Читать книгу - "Скопа Московская - Борис Владимирович Сапожников"

утром. Вместе с ним ушли и ландскнехты, прежде служившие Яну Вейеру. Как и стрельцы Трубецкого они отступили в свою часть лагеря, отгородились наскоро собранными рогатками и приготовились принять бой. Однако никакого боя не вышло, к ним пришёл на переговоры сам Делагарди вместе с полковником Таубе. Длились эти переговоры не особенно долго. Умирать ландскнехты не желали, как и прорываться из-под Москвы непонятно куда, а потому их офицеры приняли не особенно щедрое предложение Делагарди.

— Я дал им слово, что подписав со мной и моим королём контракт они получат право свободного выхода, — сообщил мне шведский генерал. — А кроме того они будут служить моему королю в течение полугода в Новгородской земле.

Так мой друг сообщил мне, где пройдёт новый фронт войны. Ляхи и литовцы спешно покидали пределы России, преследуемые касимовскими татарами, вспомнившими о присяге царю Василию, однако на северо-западе теперь готово было вспыхнуть пламя нового конфликта.

— Крепкое подспорье ты получил сегодня, — произнёс я в ответ. — В Новгороде и на Ладоге оно тебе пригодится.

Тут Делагарди вытянулся во фрунт, словно новобранец перед строгим унтером, и выхватил шпагу из ножен. Я едва удержался от того, чтобы не взяться за эфес трофейного палаша. Однако Якоб явно не угрожал моей жизни. Он чётко отсалютовал мне, а после спрятал шпагу обратно в ножны.

— Драться вместе с тобой было честью для меня, Михаэль, — проговорил он по-русски.

— И для меня, Якоб, — ответил я ему по-немецки.

— Я без радости скрещу клинки с тобой, — добавил Делагарди. — Однако воля моего короля непреклонна. Царь Василий не пожелал исполнить обещанного, а значит мне придётся брать всё самому. Силой.

— И для меня не будет радости в той войне, — кивнул я.

Мы крепко обнялись на прощание, понимая, что если суждено нам будет встретиться, то уже под разные стороны поля боя.

Когда кортеж наш миновал Алевизов ров[1] и проехал украшенные двуглавым орлом Фроловские ворота, нас встретил сам царь Василий вместе с богатой свитой. Наверняка среди бояр, что сопровождали его, были и те, кто слал письма к Сигизмунду и на кого он рассчитывал, двигаясь с войском к Москве. Не один же рязанский воевода Ляпунов подбивал народ против царя, сам бы он ни за что на нечто подобное не решился без серьёзной поддержки на самом верху. Тех, кого по урокам истории из своего времени я знал, как Семибоярщину, однако никакого представления не имел, кто это были эти самые семь бояр и было ли их на самом деле семеро, а не больше или меньше.

Увидев брата, князь Дмитрий первым спешился, звякнув доспехом, который ни разу не бывал в деле. Мы с Трубецким не особенно отстали от него, однако у царёва уха князь Дмитрия снова оказался первым.

— Вот, государь, вернулся я к тебе с победой, — весело произнёс князь Дмитрий, — да ещё и в войске прибыток. Калужские стрельцы князя Трубецкого верно послужили тебе в битве с Жигимонтом и готовы и далее тебе служить столь же верно.

Трубецкой, тоже одетый в прочный панцирь, по которому не пришёлся вчера ни один удар ляшской сабли, низко поклонился царю.

— Прими меня, покаянного холопа твоего, государь, — проговорил он. — Служил я самозванцу, да опутан был колдовством жёнки его, Маришки, воровской жены, а брат твой глаза мне открыл. И после того я сызнова верный холоп твой, государь.

И снова низко поклонился царю.

— Что ж, Димитрий, — обратился к нему царь, — повинную голову меч не сечёт, но и награды не жди от меня. Станешь и дале служить мне верно, будет и награда по заслугам.

Трубецкой в третий раз поклонился царю, кажется ещё ниже прежнего.

— И тебе благодарность моя, Михаил, — обернулся ко мне царь Василий. — Оборонил ты столицу, погнал ляха с нашей земли. За тебе честь и хвала.

Теперь настал мой черёд кланяться.

— За тебя, государь, да отечество стоял, — ответил я, — и впредь стоять будут столь же верно и твёрдо.

— Нет у меня в том сомнений, — кивнул царь Василий. — А теперь, гости дорогие, пожалуйте ко мне в горницу на пир великий. Чествовать вас будем как победителей и по чести и заслугам всем награда выйдет.

Неладное началось, когда мы расселись за столами. На почётных местах рядом с царём оказались князь Дмитрий и Трубецкой. Меня уже усадили во главе ближнего воеводского стола. Место вроде и почётное, вот только не для царёва родича и князя из Рюриковичей. Это было почти оскорбление, и сидевший рядом князь Хованский поспешил мне об этом напомнить.

— Заслуги твои князь Дмитрий решил себе прибрать, — прямо заявил он. — Не за воеводским столом тебе сидеть должно, Михаил, но куда повыше.

Как будто я без него не знаю. Но не вставать же и не затевать свару с Трубецким прямо при царе. Тому вроде как кроме прощения никаких наград царь не обещал, но вот он уже сидит буквально на моём месте. Неужто его будут чествовать как спасителя Отечества вместе с князем Дмитрием, а обо мне просто забудут. От такой вопиющей несправедливости у меня защемило сердце. Хорошо, что рядом сидели люди рассудительные, князья Хованский и Елецкий, а ещё оправившиеся от ран, полученных при Клушине, Мезецкий и Голицын. Дальше сидели воеводы и князья, не ходившие в поход на Сигизмунда, и я там сразу узнал Воротынского, на крестинах его сына князя Скопина и не отравили. Тот старался не встречаться со мной взглядом. Зря я, наверное, до отбытия из Москвы ещё и к нему не заехал. Воротынский явно чувствует передо мной вину за то, что в его доме я, как он считает, едва Богу душу не отдал. Это надо было использовать сразу, можно было бы заполучить весьма ценного союзника в Москве, в самой ближней свите царя. Сейчас тоже можно на этом сыграть, ишь как Воротынский взгляд от меня воротит — гложет душу его до сих пор вина — вот только эффект будет уже далеко не тот. Но будет время, навещу его двор. Тогда наверно на каком-то подсознательном уровне мне было просто страшно ездить туда, где убили князя Скопина. А ну как смерть его там сторожит снова… Такое вот суеверие, доставшееся в наследство от князя.

Тут поднялся сам царь Василий, и все мы за столами встали вместе с ним.

— Во славу спасителей Отечества от ляхов и воров, — провозгласил он здравицу, поднимая золотой, богато украшенный каменьями кубок. — Князей Димитриев. Брата моего и Димитрия Трубецкого!

И все мы вынуждены были повторить эту здравицу, хотя