Читать книгу - "Шарлатан - Квинтус Номен"

и хвастались друг перед другом обновками. Ну, не хвастались все же, а просто гордо их демонстрировали, и больше всех «демонстрировала» Настя: ей-то достались и новая юбка с кофточкой, и новое платье. Причем платье было «совсем новое», сшитое из магазинной ткани. Вальке тоже платье новое досталось, но сшитое из какой-то старой одежки тети Маши, но не той, которую тетя Маша сейчас носила, а которое ей еще в детстве досталось — но все равно платье получилось очень красивое, с цветочками. Ваське и Васе досталось по рубахе, Кольке тоже, наконец, штаны сшили — но не длинные, как у меня, а вроде длинных шортов. Еще Васе подарили штаны уже такие, в которых и зимой можно было из дому выйти. А у меня штаны уже были, мне их мама из старого чьего-то пиджака сшила, точнее, из рукавов от этого пиджака, и мама сказала, что они еще следующее лето продержатся, если отвороты отогнуть. Собственно, она их специально «на вырост» шила — ну, я так думаю. Хотя не исключен вариант, что просто не захотела рукава того пиджака лишний раз обрезать и подшивать: ведь все вещи детям тут самостоятельно руками шили, а машин швейных, насколько я понял, в деревне вообще ни у кого не было. Поэтому у меня штаны были единственной обновкой, которую именно мне сшили: ну не было в доме (да и в деревне) готовых штанов для однолетнего мальца, а вот вся остальная одежда мне от старших доставалась. Да и не только мне, поэтому новая одежда для деревенских детей была редким (и очень радостным) подарком.

Но все походили, погордились — и жизнь вернулась в обычное, не праздничное, состояние. Мужчины рано утром убегали на работу, потом Вася бежал в школу, потом тетки Настя и Маша уходили на работу «в колхоз», а мама и баба Настя занимались дома «по хозяйству». Причем теперь домом уже больше баба Настя занималась, а мама — она тоже что-то делала, но уже и не готовила, и не убиралась. В основном что-то шила или старую одежду ремонтировала. Ну а стиркой в доме занимались теперь только тетки: из колхоза они чаще всего домой возвращались еще до обеда (правда, обедали мы поздно, судя по ходикам в комнате Николая, уже ближе к четырем): работы в колхозе зимой почти и не было. То есть была работа, но колхозников (и колхозниц) в Грудцино было больше, чем работы, и иногда тетки оттуда возвращались сразу после утренней «разверстки», так как им в этот день работы не оставалось. Вообще-то в Грудцино каждый день больше десятка женщин «на работу» ходило, причем не ходили они, а ехали в санях, на тройке: дед Иван, который в деревне за лошадьми ухаживал, скотину тоже «на работу» отправлял. Но и лошадям там работы было маловато, однако баба Настя сказала как-то, что в колхозе лошадей хоть кормят, причем даже ячменя им в кормушку подсыпают — а сивая-то жеребая, ей хороший корм нужен.

Обычно деревенские в колхоз ездили раза по два в неделю, им работу чаще заранее определяли чтобы впустую туда не ходить, а тетки мои заранее узнать, будет им работа или нет, не могли, вот и мотались каждый день. Тетки-то из больших сел родом были, со школами хорошими, и в колхозе они зимой занимались оформлением документов, когда оттуда какие-то запасы в города отправлялись — но когда из городов этих очередной обоз за продуктами приедет, никто не знал. Однако обе они не считали, что «сходили к соседям зря»: колхозники понимали, что «правильное оформление документов защищает народ от лишних требований от власти», и теткам, даже если они просто так в соседнее село прогулялись, все равно по половине трудодня записывали. И сразу же оплачивали, так что в худшем случае возвращались они домой с кульком пшена или овса, небольшим кульком: пшена им по полтора фунта выдавали, а овса — по два. И получалось так по разу, иногда по два раза в неделю, но вся семья кашами обеспечивалась именно такими «выдачами». Я как-то разговорился с тетей Настей, когда она в нашей печке кашу томиться ставила, и та рассказала, что без работы даже лучше получается: нет работы на сегодня — им по кульку зерна выдают и они идут домой кашу варить, а если работа есть, то трудодни эти «записывают», а получать по ним нужно будет уже после сбора урожая.

Но иногда им все же заранее говорили, что «работы на завтра не будет», и они оставались дома, помогая бабе Насте в делах домашних. Причем эти дела они давно уже промеж себя распределили: Настя чистила курятник, резала солому на подстилку курам, прочими делами «во дворе» занималась, а Маша чистила и мыла дом. Честно говоря, раньше я не замечал, чтобы о чистоте дома тетки так заботились, но сейчас Маша полы не просто мыла с щелоком, а вообще их выскабливала. И для чего все это делалось, я понял тридцать первого января.

Я еще удивлялся тому, что мужчины зимой каждый день домой из Ворсмы возвращались, но дядя Коля сказал, что отец мой сейчас очень волнуется за маму, а в таком состоянии одному ему через лес в темноте ходить не стоит, поэтому они пока буду вместе на работу каждый день ходить. И в этот вторник ушли еще до рассвета, а потом и тетки в колхоз свой уехали…

Сначала баба Настя послала Вальку к тете Наташе, а меня выставила в комнату Николая, причем выставила с миской редкого лакомства: пшенной кашей, политой березовым сиропом. Чуть позже — я сам не видел, а услышал, как Валька бабушке рассказывает — Мишка на лыжах помчался в Ворсму кого-то звать, а где-то через час из Ворсмы к нам приехала фельдшерица. Бой-баба, верхом на лошади прискакала — но все равно опоздала: баба Настя приняла у мамы дочку. Я еще слышал, как она фельдшерице довольно говорила, что «вот научил же доктор Аньку рожать правильно!»

Фельдшерицу тоже в комнату Николая баба Настя чуть позже привела, и тоже ей каши с сиропом положила. И они о чем-то с бабой Настей долго разговаривали, а Валька сидела возле мамы на случай взрослых позвать, если маме что-то нужно будет. И из разговоров их я узнал, что сестренка у меня родилась «большая, восемь фунтов», а я, когда родился, всего на шесть с половиной фунтов потянул — и долго удивлялся, как мама выносила такую большую девочку, но