Читать книгу - "Скопа Московская - Борис Владимирович Сапожников"

* * *

Утро началось с орудийной пальбы. Артиллерию с собой Сигизмунд притащил из-под Смоленска и тут же принялся обстреливать из пушек возведённые Хованским малые крепостцы и засеки. Князь по моему приказу основательно перерыл местность, понатыкав всюду малых крепостей с засеками, которые сейчас азартно расстреливали вражеские пушкари. Вот только в большей части этих укреплений людей не было вовсе, в других же только наблюдатели из дворян и детей боярских, которые после первых же залпов поспешили заскочить в седло и вернуться в большой стан — настоящий гуляй-город, возведённый на околице Коломенского всё тем же князем Хованским.

— Жигимонт пока делает ровно то, что нам нужно, — заявил я на первом военном совете, собранном после подхода всех сил вражеской армии и начала обстрела наших передовых крепостиц. — Как только он разнесёт все малые крепости и засеки и начнёт стрелять по гуляй-городу, мы выйдем в поле.

— Разумно ли это? — в очередной раз усомнился Хованский. — Тяжко бить ляха в поле, даже с опорой на гуляй-город.

— Били уже, — осадил его я. — И надо успех развивать. Бояться врага — это уже проиграть. А мы пока ляха боимся, — в этом я мог честно признаться самому себе.

Предстоящее сражение пугало меня едва ли не сильнее смоленского. Тогда я ещё смог обвести врагов вокруг пальца, они купились практически на все мои трюки, какие я сумел выдумать. Вот только теперь, наученные горьким опытом поражений, враги будут осторожней и больше не станут полагаться на всесокрушающий таранный удар гусарии. Или по крайней мере нанесут его только тогда, когда мне нечего ему будет противопоставить.

— У нас будет опора кроме гуляй-города, — напомнил князь Елецкий. — Вряд ли Жигимонт разнесёт все крепостцы, а уж засеки посоха быстро поставит заново.

— Посоху уже распускать пора, — напомнил Хованский. — Урожай на носу, руки на полях нужны, иначе на тот год годуновский голод нам вспомнится.

Посошную рать, собранную из крестьян, и правда давно уже распускать по домам. Война не их дело, им надо сеять да хлеб собирать, я и так оторвал их от работы на всю весну и лето. Однако в пору сбора урожая каждая пара рук на счету, иначе хлеб может погибнуть на пашне. Прямо как в стихотворении Некрасова «Несжатая полоса», хотя там и про позднюю осень. Сентябрь ещё можно потерпеть, но после уже нужно отпускать хлеборобов, чтобы и правда не оказаться перед угрозой голода.

— Разобьём Жигимонта и посоха не нужна будет, — ответил я. — Да и дворян с детьми боярскими по поместьям отпущу, у кого они остались. Но не прежде чем ляха с земли русской прогоним.

— А ну как он засядет тут, как под Смоленском, — заявил Хованский. — Тогда как быть?

— Надолго Жигимонтова войска не хватит, — покачал головой я. — У него самого времени не слишком много в запасе. И так, верно, должен всем, кому только можно, войну-то на свой кошт ведёт. Потому не может он долго сидеть здесь, ударит всей силой, как только мы в поле выйдем.

— А ну как не ударит? — настаивал Хованский.

— Тогда мы на него ударим, — решительно ответил я. — А конница в обороне не слишком хороша.

— У него там стрельцы Трубецкого, — напомнил на сей раз князь Елецкий, — да немецкая пехота, которую отпустили у Смоленска, да казаки Заруцкого. Есть кем оборониться.

— Думаешь, он им так уж доверяет? — спросил я. — Поло́жится на них в обороне своего стана?

Вот тут князь мне не ответил, понимал, что вчерашним людям калужского вора веры нет и быть не может. Тем более в таком деле как оборона.

— Он их скорее на нас двинет в первых рядах, — предположил я. — Подопрёт теми же наёмниками для верности и отправит против нас на убой. Их-то не жаль.

— А пойдут они? — задумчиво поинтересовался Валуев. — Ведь на пушки идти это мужество нужно, а когда незнамо за что воюешь, откуда ему взяться.

— Так когда в спину немец пикой да алебардой толкает, куда побежишь, — усмехнулся Хованский.

— Кого бы ни послали, нам их побить надо, — отмахнулся я. — Да и не они главная сила ляхов.

Кто именно говорить нужды не было — и так все знали.

— А кто будет с гусары драться в поле? — задал вопрос обычно молчавший Делагарди.

Он уже довольно хорошо говорил по-русски, однако в последнее время предпочитал отмалчиваться. Как и я, наёмным генерал понимал, очень скоро он станет врагом для всех нас, и потому задал сейчас насущный вопрос. И если я собираюсь подставить под удар гусарии его людей, Делагарди может запросто отказаться выводить солдат из гуляй-города. Только из уважения ко мне, он задаёт этот вопрос, чтобы всё стало ясно сейчас, хотя мог бы просто не выполнить приказ во время сражения. Так было бы лучше для него и его короля, но нам сулило почти верный разгром.

— Твои немцы вместе со стрельцами и солдатами нового строя, — ответил я, глядя прямо в глаза своему другу. — Больше некому останавливать гусар. Как и уговорились, часть стрельцов вместе с малым нарядом запрутся в оставшихся крепостцах да на засеках засядут, в поле же тебе с солдатами нового строя воевать. Даже своих пищальников по возможности в укрепления сажай, там они целее будут.

— Пикинер на войне погибает первым, — кивнул Делагарди, — такова его тяжкая доля. А конница?

— Я ей сам командовать стану, — сказал я. — Когда надо будет, тогда и ударим, это уж как бой пойдёт.

Делагарди снова кивнул, но ничего говорить не стал. Из-за этого в моём шатре повисла гнетущая тишина и военный совет закончился сам собой. Я отпустил воевод, и сам вышел наружу, поглядеть, как работает ляшская артиллерия.

Из Можайска войско выступило на следующий день после смотра. Всё к этому было готово, лишь сотенные головы ворчали, что в поход идём, а денег даже не обещают. Делагарди тоже намекал на выплату, однако от него и выборных от наёмников удалось отделаться обещанием большей доли в богатой добыче, что возьмём после поражения ляхов. В мою счастливую звезду верили, чем я беззастенчиво пользоваться. Ничего другого-то не оставалось. Денег от царя не перепало ни копейки.

До выступления я успел заехать домой, повидался с семьёй. Причём Делагарди с Хованским, который ради смотра вернулся в Можайск, и Елецким буквально взашей вытолкали меня из лагеря.

— Нечего тебе тут сидеть, Михайло, — говорил Хованский. — Езжай к семье, поклонись ото всех нас матушке, что такого сына родила, да супруге.

— Да, да, — поддерживал его по-немецки Делагарди. — Солдат всегда воюет лучше, когда