Читать книгу - "Плененная - Сильвия Мерседес"

громко хохочет. Раскачиваемое им кресло бьется спинкой о стену. Когда брат останавливается, я замечаю проблеск зелени в его глазах. И это не игра утреннего света.

Сердце ухает вниз.

– Не смотри так испуганно, сестрица, – подмигивает мне Оскар. – Может, в твоей жизни и нет места романтике, помимо вялой привязанности к нашему многоуважаемому доктору Гейлу, но семья Дарлингтон всегда была известна великими страстями!

Я уверенно расправляю плечи. Не стоит обижаться на несправедливое заявление. Никакая у меня не вялая привязанность! Я знаю Дэнни Гейла всю жизнь. Он мне глубоко небезразличен. Возможно, мои чувства никогда не перерастут в «великую страсть», но это не делает их какими-то несущественными.

В детстве я всегда сидела у очага, куда присаживаюсь и сейчас. Я занимала табуретку, мама – кресло-качалку, а Оскар лежал на полу, опустив подбородок в ладони и болтая ногами в воздухе. Мы устраивались поближе к очагу, впитывая те скудные крохи тепла, что давали угли. На самом деле грелись мы больше друг от друга.

Я наклоняюсь и кладу ладонь на колено Оскара.

– Ну, давай, рассказывай, кто счастливица, – поддразниваю его беззаботным тоном.

Он вопросительно вздергивает бровь.

– Неужели тебе это интересно?

– Конечно. Я ее знаю?

– Едва ли!

– Как вы познакомились?

Вопрос вызывает у Оскара смех. Он поднимается и снова идет к бюро. Поскольку брат стоит ко мне спиной, я не вижу, что он делает.

Затем он вдруг откидывает голову назад и поднимает руку в до боли знакомом жесте. Я каменею: не раз видела этот жест у других. В Эледрии. В особенные ночи, когда фейри отдавались в объятия определенного рода безумия.

Я медленно поднимаюсь и подхожу к Оскару как раз в тот момент, когда он закупоривает крохотный хрустальный пузырек и прячет его в одно из углублений бюро. Обойдя Оскара, хватаю пузырек и отшагиваю быстрее, чем брат успевает среагировать. Я поднимаю флакон. Зеленая жидкость поблескивает в утреннем свете.

Нектар цветков ротли. Концентрированный, он даже фейри может ввергнуть в состояние буйного помешательства. Однако нектар дарит такие наслаждение и страсть, что лорды и леди готовы рискнуть.

– Где ты это взял, Оскар? – хватаю я его за руку.

Он смотрит на меня расфокусированным взглядом. В такой близости заметны движущиеся по радужке зеленые вихри, похожие на змей, пожирающих собственные хвосты.

Брат грубо вырывает из моих пальцев пузырек и крепко сжимает в ладони. Искаженное в дикой злобе лицо меняется до неузнаваемости. Но секунду спустя оно снова озаряется солнечной улыбкой.

– Видела бы ты себя, сестрица! Так, верно, выглядела наша старая дева тетушка Жозелин, когда впервые…

Он заканчивает фразу такой непристойностью, что я краснею как помидор, вызывая у него еще больший смех.

Я пытаюсь вырвать из руки брата пузырек, но он отворачивается и пятится, пританцовывая, держа флакон за спиной.

– Ты водишь! – кричит он и заливисто хохочет, как ребенок на детской площадке.

– Оскар, я серьезно!

– Ты всегда серьезна, Клара. Всегда так серьезна! Всегда видишь все в черном цвете, когда миры полны прекрасными вещами!

«Миры». Не мир, а миры. Оскар не признавал множественности миров. Он предпочитал смотреть не вверх, а вниз, сосредотачиваясь только на себе и своих насущных потребностях, игнорируя все, что неудобно и неловко вспоминать.

Миры.

И он сжимает в руке эледрианский нектар.

– Оскар, – произношу я, стараясь, чтобы голос не звучал слишком напряженно, – тебе нельзя это принимать. Этот нектар тебя убьет.

Он садится на стол, закидывает ногу на ногу, упирается локтем в колено и подпирает подбородок рукой. Выглядит брат как капризный чертенок.

– Даже если это так, то я в общем-то и не против, – заявляет он. Его глаза блестят, и в них снова мелькает зелень ротли. – Я не против умереть, ощутив прелесть жизни. Ах, Клара! Ты не представляешь, каково это – чувствовать, как лучшая часть тебя заперта настолько глубоко, что до нее не добраться. Быть не тем, кем ты должен быть, а сломленным и искалеченным. А затем внезапно… освободиться!

Я облизываю пересохшие губы. В голове проносится картинка, недавнее воспоминание: я стою в зале Бирорис Рассветного двора в сине-фиолетовом платье. Надо мной нависает принцесса Эстрильда. Она стискивает пальцами мое горло, а ее магия пронзает мой мозг. И вдруг что-то высвобождается. Словно сквозь прорванную плотину хлещет река. Помню ощущение наполнившей меня силы, о наличии которой я даже не подозревала, но которая хлынула из глубин самой души.

Я тогда словно заново ожила.

Закрыв глаза, отворачиваюсь от Оскара. Сжавшимися в кулаки руками стискиваю ткань платья. В ту ночь все для меня изменилось. Но не в лучшую сторону. Подобная сила всегда обходится дорого.

Я медленно поднимаю голову и поворачиваюсь к брату. Оскар наблюдает за мной, сузив глаза, готовый вскочить и бежать, если я кинусь к нему. Он похож на дикое лесное существо: хрупкое и прекрасное, но в то же время невероятно опасное.

Делаю осторожный шаг к нему.

– Кто дал тебе нектар ротли, Оскар? Твоя… новая возлюбленная?

Брат склоняет голову набок и пожимает плечами.

– Возможно.

У меня сжимается сердце. Эледрианка. Одна из фейри пересекла границы миров, чтобы посетить моего брата. Зачем? И как? Обычно фейри не интересуются людьми. Уже столетия как между нашими мирами нет регулярного сообщения. Я могла бы всю жизнь прожить, не ведая о существовании фейри, если бы не нарушила Договор и не обрушила на свою голову гнев Эледрии.

– Ну вот опять, – фыркает Оскар. – У тебя такое лицо, будто ты съела лимон. Выплюнь гадость, сестрица!

Я медленно, чтобы не спугнуть брата, обхожу стол и присаживаюсь на его краешек с другой стороны. Мы не спускаем друг с друга глаз. Я удерживаю взгляд Оскара, и на мгновение в нем опять проблескивает безумие, а с глубины зрачков поднимаются тени. Живые тени, которые корчатся и извиваются в его душе, точно рвущиеся наружу кошмары.

– Я просто хочу, чтобы ты был осторожен, – говорю тихо, подавляя желание потянуться к нему.

Оскар выдавливает улыбку, и она уже не такая сияющая, как раньше.

– Знаю. Но я не хочу осторожничать. Нисколько. Никогда. Я хочу жить, жить и еще раз жить. Хочу гореть, как самый яркий метеорит, даже если сгорю раньше времени. Хочу, чтобы обо мне говорил весь мир, чтобы мое имя продолжало жить, когда меня не станет.

Как отец.

Как Эдгар Дарлингтон – легенда литературного мира. Его имя продолжали воспевать во всех кругах общества, сверху донизу, даже когда он своими выходками и распутством разрушил семью. Благодаря его рассказам «Старлин» каждые две недели становился бестселлером продаж, забивая деньгами карманы