Читать книгу - "От глупости и смерти - Харлан Эллисон"

Я вдохнул запах ее чистых волос. Этот запах тоже напомнил мне прошлое: глупые, незначительные вещи, вроде поля озимой пшеницы, по которому я бегал в тот день, когда мы выбрались на пикник –в то время еще бывали такие дни, которые годились исключительно для пикников.

Это была дурацкая мысль, и мгновение спустя она сменилась другой, но этого мгновения мне хватило, чтобы вспомнить, как я бегал по этому полю, пока не упал от усталости и не лег, скрытый от всех и вся кроме неба; лежал, глядя на облака, и жалел себя.

Я поцеловал Дженни. У нее были мягкие губы, какими и должны быть губы женщины. Поцеловал, как нежный любовник обожаемую возлюбленную.

–Не так,– пробормотала она, с силой притягивая мое лицо к себе.– Вот так,– она яростно впилась в меня губами, как будто поцеловать меня было для нее очень важно –а раз уж решил сделать что-то важное, так делай на совесть. Это был страстный поцелуй века, и когда он завершился, я понял, что да, вот это называется «целоваться». Я положил руку ей на бедро; она немного подвинулась, и моя рука сместилась вверх –туда, где ее брючки обтягивали тело туже всего. Неожиданно у меня в голове промелькнула безумная мысль, что сейчас кто-то выскочит из шкафа и начнет снимать нас на камеру, но я тут же забыл об этом, потому что мы уже сражались с одеждой, пытаясь раздеть друг друга, не прерывая поцелуя.

Несмотря на юный возраст, Дженни оказалась настоящим экспертом. Она покорила меня, как Хиллари и Тенцинг Норгей^[44] покорили Эверест: поставила цель и добилась своего –просто потому, что ей так захотелось.

Если уж взялся что-то делать –делай это как следует. Был момент, когда Дженни выгнула спину, и в ее лице появилось что-то звериное; она оскалила свои мелкие зубки, и я вспомнил волка, которого застрелил в окрестностях Норт-Бей. Она была то зверем, то нежным цветком, то обволакивающим горячим душем, то дудочкой, игравшей красивую мелодию. Еще она ловко вращала бедрами в нужный момент.

Когда мы перевалили за последний холм и оставшаяся позади дорога казалась настолько трудной, что и одному не под силу (что уж говорить о двоих в такой странной позе), я пошел принять ванну. Не душ, а именно ванну. Вообще-то у меня больная спина, и с шестнадцати лет я моюсь исключительно в душе; ванна –дело слишком утомительное, и налет на бортиках остается.

Но сейчас мне нужна была именно ванна. И я хотел посмотреть на этот налет.

* * *

Казалось, четверг никогда не настанет. Каждый раз, когда Руни смотрела на меня, я мог поклясться, что она знает. Когда мы пошли в кино втроем и Дженни, положив руку мне на бедро, прошептала: «По крайней мере, я точно знаю, что не залетела от тебя», мне захотелось перерезать себе вены консервным ножом. Я не знал, что мне открылось: тайна порочной юности? Или тайна моей сущности, моих инь и ян? Я не чувствовал себя виноватым, я чувствовал себя грязным, что куда хуже. Я, Кеннет Дуэйн Маркэм, стал наглядной иллюстрацией себя самого. А еще тешил себя иллюзиями о собственном благородстве, думал я злобно.

Дженни напоминала мне о моей темной стороне самим своим существованием. Эта темная сторона была совершенно неуправляема и непостоянна: для постоянства ей не хватало совести и потрохов. Я, как всякий сладкоречивый улыбающийся грешник, плыл по течению, удобно встраивая все свои радости и горести в повседневную жизнь. Чертов Дориан Грей не исключение –все мы одним миром мазаны.

Наконец, настал день отъезда. Наш маленький караван-сарай выкатился на дорогу с шиком и апломбом похоронной процессии в Новом Орлеане, только что без оркестра.

Мы свернули на Голливудскую автомагистраль и понеслись по шоссе 101 на юг. Миновали магистраль Санта-Ана, Тихоокеанское шоссе, Эль-Камино-Реаль, Дауни и его фестивали подержанных автомобилей; Диснейленд и его Маттерхорн с американскими горками, гротескно торчащими над соседними трущобами; Тустин и магазин книг по искусству, витрина которого смотрит на шоссе, по которому все едут с такой скоростью, что не до книжек; Сан-Хуан-Капистрано, где я ни разу не видел ни одной ласточки^[45]. Промелькнули Сан-Клементе, Дель-Мар, Пасифик-Бич –и вот мы в Сан-Диего. Однажды я спросил одного жителя Сан-Диего, не напрягает ли их, когда военные моряки зовут их город «Даго»^[46], на что этот достойный джентльмен ответил, что пусть хоть подушкой-пердушкой зовут, лишь бы деньги тратили. Это заявление, по-моему, прекрасно характеризует славный Сан-Диего, лучшей границы для нашего прекрасного штата не придумаешь. Спешу добавить, что расположение Сан-Диего на самом, так сказать, заду Калифорнии– не случайность. Мы свернули с шоссе 101 перед Нэшнл-Сити на другой стороне Сан-Диего. Дженни пошла искать телефон, а мы с Руни решили выпить кофе. Я покрутил шеей, стараясь не думать о случившемся.

–Что с тобой сегодня?– спросила Руни, глядя на меня поверх чашки.

–В смысле, что со мной? Ничего. Я как-то не так выгляжу, что ли?– Я чувствовал, что нос у меня вытягивается, как у Пиноккио.

–Ты за последние миль сорок и слова не сказал.

Я пожал плечами.

–Просто устал. И спина болит.

Она не ответила, но видно было: знает, что вру.

–Да и вообще это не вот прямо увеселительная поездка,– добавил я и подумал: «Давай, продолжай в том же духе, придурок. Рой себе могилу».

–Ну, скоро всё закончится,– сказала Руни, стараясь скрыть, что прекрасно всё понимает. Она слишком хорошо меня знала, и я понимал, что скоро мы расстанемся. Я никого не подпускал к себе слишком близко. Поболтать о пустяках –это всегда пожалуйста, а остальное –увольте. К тридцати годам моя инкапсуляция полностью завершилась. Я ободряюще улыбнулся.

Вернулась Дженни.

Я предложил ей выпить кофе и съесть кусок пирога, но она покачала головой.

–Мне нельзя. Велели за шесть часов ничего не есть. Я со вчерашнего вечера не ела, умираю с голоду. Но перед операцией нельзя.

Я про такое не слышал, но подумал, что врать ей незачем. Поэтому просто пробормотал что-то типа: «А, да, понятно».

Дженни села рядом с Руни и уставилась на меня с откровенной злобой. Как будто это я ее обрюхатил. Если смотреть на вещи философски, то я был не лучше Роджера Гора, но все-таки в данном конкретном случае мне каяться было не в чем. Похоже, этой запеканкой до меня полакомилось немало Джеков Хорнеров^[47].

–Ну, что тебе сказали?– спросила Руни.