Читать книгу - "Когда разум против тела. О самых загадочных неврологических расстройствах, когда-либо поражавших человеческое тело - Сюзанна О'Салливан"

часто предполагает четкое следование инструкциям. Когда Кортни готовила местные блюда для семьи, в которой жила, ей давали понять, что она приготовила не совсем правильно, но не говорили, что именно она сделала не так, и не предлагали конкретные исправления, – девушка сама должна была выяснить, как исправить ошибку. Ожидалось, что она будет учиться так же, как учились они, находясь на кухне и делясь опытом приготовления пищи.

Для вапишана освоение физических навыков – это «знания рук», а духовное обучение известно как «знания глаз». То, что предлагает школа, называется «знаниями ума». Знания ума приходят через интеллект. Они преподаются в соответствии с программой, расписанием и учебным планом. Для этого не нужно сообщество. Ученики сидят одни за партами в обстановке, способствующей индивидуальной работе. Знания ума можно получить в одиночку. Гайана ценит современные достижения и образование ничуть не меньше, чем любая другая страна, и индейский народ вапишана не исключение. Свидетельством тому является правительственная инициатива по расширению доступа к среднему образованию, а также энтузиазм коренных общин по отношению к ней. Родители радовались, что все их дети получат равные возможности для обучения в школе. Это был прогресс, но он также заставил их разрываться между двумя образами жизни, причем более традиционный проигрывал. Когда началась «болезнь», школа прежде всего вызвала обычного врача и американского психолога. Но образ жизни индейцев, их верования и духовность никогда не учитывались в западной медицине или психологии, поэтому неудивительно, что обе области знания подвели их.

Единственное, что помогло девушкам, – это бросить школу, оставить формальное образование и вернуться домой, чтобы жить со своими родственниками.

Инициатива по созданию школ-интернатов и расширению доступа к образованию, безусловно, достойна восхищения. Она приветствовалась всеми сторонами, но имела непредвиденные социальные последствия. В обществе, где родство так сильно зависит от физической близости, длительное разлучение девушек с семьями оказало на них огромное влияние – гораздо большее, чем ощущалось бы в индивидуалистических обществах, например в Великобритании или США, где мы ожидаем, что наши дети покинут дом, и даже поощряем это. Воздействие на девочек оказалось более сильным, чем на мальчиков, потому что роль женщин-вапишана – быть дома, в деревне. Мужчины всегда уходили и взаимодействовали с внешними сообществами, но женщинам, как правило, это не свойственно. Более того, образование, которое девушки получали в школе, не обязательно отвечало их потребностям. Разлученные со старшими родственницами, они упустили возможность приобрести новые навыки благодаря овеществленному обучению. Большинство из них вернутся в деревню, когда окончат школу, но не будут знать, как готовить по традиционным рецептам или ухаживать за растениями и животными. Очень немногие получат высшее образование, а это означает, что знания не принесут им особой пользы.

Девушки разрывались между старым образом жизни и новым, при котором теряли столько же, сколько и приобретали. Болезнь Сэнд-Крика возникла из-за очень сложного воплощенного повествования, центральное место в котором занимали социальная структура и духовные убеждения региона. Огорченные потерей отношений с родственницами, девочки разыграли историю болезни, закодированной ожиданием в нейронных сетях их мозга. Это медицинское расстройство хорошо вписывалось в их систему убеждений, и оно решило проблему. Если уход из дома был причиной, то возвращение домой – лекарством. Девушки потеряли жизненно важную физическую близость со старшими родственницами, и Кортни пришло в голову, что не случайно дух, который пришел, чтобы вернуть их в деревни, принял облик бабушки.

Мне так и не посчастливилось посетить Сэнд-Крик, но осенью 2019 году, когда вспышка болезни давно закончилась, я провела прекрасные выходные в Ле-Рое. Побывав там, я по-настоящему осознала, какую медвежью услугу СМИ оказали и девушкам, и городу.

Чтобы добраться туда, я выбрала живописный маршрут, проехав через причудливые городки Катскилла и золотые леса Адирондака. Я предполагала, что Ле-Рой разочарует меня после вида осенних гор, но этого не произошло. Прочитав столько всего об этом месте, я ожидала, что увижу типичный умирающий город, полный заколоченных домов. Там действительно нашлось несколько таких. Внушительное здание, которое когда-то было Национальным банком Ле-Роя, давно закрыто. В его высоких арочных окнах висела реклама офисных помещений. Благотворительные магазины намекали на ухудшение благосостояния. Но все это компенсировалось великолепием широкой главной улицы с огромными особняками в федералистском стиле, окруженными высокими зелеными и золотыми деревьями. Ручей разрезал город пополам, и он тоже был грандиознее, чем ожидалось. У нас в ирландском наречии «ручей» – это всего лишь мелкий ручеек, но здесь протекала широкая быстрая река с ухоженными берегами, на одном из которых стояла мини-версия статуи Свободы. Ручей упоминался в некоторых статьях о городе. Летом в нем плавали дети, и загрязненная вода была одной из многих причин, которые, как предполагалось, объясняли загадочную болезнь Ле-Роя.

Помимо природной красоты, это место славится богатой историей. Рядом с ручьем стоит Мемориальная библиотека Вудворда, величественная, с колоннами, окруженная столетними английскими буками. У входа я нашла табличку с надписью «Кампус Ингемского университета – первого женского университета». Оказалось, что в Ле-Рое находился первый зарегистрированный в штате Нью-Йорк женский университет. Что ж, по крайней мере когда-то Ле-Рой был феминистским городом.

Поедая пирог с курицей за столом с клетчатой скатертью в переоборудованном вокзальном ресторане, я была поражена теплой и приветливой здешней атмосферой. Я вспомнила, как в новостях подавали ту историю, и подумала, что журналисты специально подбирали только негативные факты из жизни Ле-Роя и девушек, которые способствовали удручающему, истеричному освещению событий, так что все положительные стороны этого места и его жителей просто потерялись.

Местные девушки настаивали на том, что не страдали от стресса или депрессии, – по крайней мере, не больше, чем остальные люди. Но публичная, медийная версия расстройства просто не могла принять такой их взгляд на собственную жизнь. Аналогичен опыт многих людей с функциональными расстройствами: они вынуждены настаивать на том, что в основе их проблемы лежит не стресс. Я бы предположила, что те, кто так решительно утверждал, будто девушки из Ле-Роя отрицают истинную причину своих симптомов, на самом деле указывали в неправильном направлении. Масштабы этой вспышки в гораздо большей степени связаны с реакцией социума на проблему – а именно с теми, кто раздул историю, – чем с психологией отдельных людей.

Определенно, на примере произошедшего в Ле-Рое есть чему поучиться, но я боюсь, что те, кто больше всего нуждается в уроке, уже давно оставили эту ситуацию в прошлом и не извлекут пользы из взгляда назад. Те, кто не принял реальность функциональных и связанных с ними расстройств, почти наверняка все равно откажутся принять ее. Через шесть месяцев после начала расследования команда