Читать книгу - "Свента - Максим Александрович Осипов"

– Фридрих-фон-Шиллер-аллее, четырнадцать, – произносит она с удовольствием, когда залезает в машину. – “Кремер и Кремер”, товары для верховой езды.

Улыбнулась, вспомнила, как отец провожал ее:

– Лошадь Pferd, конь Rojf существительные пишутся с большой буквы. ЦК решало и не такие вопросы. – Выражение это он часто использует в затруднительных случаях. На прощание долго мял ее, обнимал.

Быть молодой, свободной, сильной, красивой женщиной – есть ли на свете состояние счастливее! В жизни Бетти мужчины присутствуют – как без них? – но никого она рядом с собой дольше, чем на несколько месяцев, не задерживает. Очень уж они какие-то все у нее спортивные – спорту Бетти не враг, он учит работать, преодолевать препятствия, но для серьезных, что называется – длительных, отношений хочется большего: артистизма, веселья, ума, наконец. Это не принцип, не мужененавистническая – тьфу, и не выговоришь – философия, нет у нее философии: живи и давай жить другим.

– Мы не спешим, не правда ли? – обращается Бетти к водителю: тот совершил слишком резвый маневр. На эту самую Шиллер-аллее ей надо приехать к шести, к закрытию.

Таксист – скучный, неаккуратно выбритый, одутловатый дядька за пятьдесят. Спросив имя, она немедленно его забывает: Гюнтер вроде бы. Из ГДР. Она, кстати, думала, только турки и русские водят в Берлине такси. На всякий случай спешит сообщить ему: она сама русская. Он принял ее за голландку, даже швейцарку. Прекрасно, пусть этот Гюнтер теперь ее просветит, немножко покажет город: Бетти хочется полюбить Берлин. Она исполнена благожелательности.

В Берлине теплее, влажнее и как-то темней, чем в Москве. Небо серое, дождя нет. Справа – новый аэропорт Бранденбург: строят, строят его, всё никак. Пока любоваться не на что.

Возвращаясь к спорту: плавать ее научил отец, плавать Бетти умеет столько, сколько помнит себя, – как читать, разговаривать, – фехтованию, бегу и верховой езде научили в секции, и стрельбе – тоже там, современное пятиборье – спорт высшей гармонии. Наибольшее удовольствие доставляли, конечно же, лошади. Пятиборье, однако, пришлось оставить – и как раз из-за них, лошадей: в конюшне у Бетти слезились глаза – на сено реакция, аллергическая. Ушла в синхронное плавание, над водой свои ножки показывала, на радость родителям, в особенности отцу. Прошлое его, до женитьбы и до ее рождения (Бетти была довольно поздним ребенком), связывалось в ее детском воображении с водой, с большой водой: отец окончил Московский университет, факультет географии, знал языки – немецкий, английский, сербский, арабский (последний, что называется, – со словарем) – и превосходно плавал – даже теперь, в свои семьдесят, ходил на Москву-реку с середины мая и по сентябрь и в бассейн в остальные месяцы.

За окном все пока что довольно бессвязное, налепленное кое-как. Много нового, бетонно-стального, стеклянного. Берлин – город незавершенных идей, неосуществленных возможностей. Вот Карл-Маркс-аллее, таксист прерывает молчание, показывает: дома, где жили гэдээровские начальники. Окна побольше, балконы пошире, но по нынешним временам зрелище жалкое. Подобной архитектурой Бетти не удивишь: дом улучшенной планировки, она росла в таком, в Строгино, отец и теперь там живет, и мама жила до последнего времени.

Бедная мама, ни с того ни с сего умерла. Легла подлечиться в больницу – скорее проверить здоровье – и умерла. И отец, и Бетти относятся теперь к русским врачам с подозрением.

Ладно, не будем о грустном. Бетти несколько лет назад переехала в центр, на Остоженку. Первые шаги свои в бизнесе она – что скрывать? – совершила с отцовской помощью, он познакомил ее с правильными людьми, дальше – только сама. Кому достигать высот, как не ей, Бетти, – с ее умом, знанием нескольких языков, внешностью? Не так уж отец и помог, не стоит преувеличивать.

За этими мыслями Бетти не замечает, как они оказываются в западной части города. Как же странно устроен Берлин: проспекты, которые никуда не ведут, заканчиваются не площадями, не какими-то монументальными зданиями, а часто – ничем. Театры, концертные залы, посольства, посольства, правительственные учреждения: город богемы и бюрократии. Ага, вот и Опера, тут они с Эльзой должны оказаться вечером. План такой: она забирает Эльзу из магазина, они едут в оперу, затем ужинают с откровенными разговорами. Сегодня она согласна на любую еду, пускай Эльза выберет: что-то Бетти подсказывает, что сестра ее мяса не ест. А вдруг она дура? Толком не знает английского – для нестарой немки признак плохой. Но опера ей понравится: немцы – народ музыкальный, а дуры – те тоже ужинают. Будет все хорошо, такое предчувствие.

Гостиницу Бетти не стала заказывать – наверное, Эльза к себе ее позовет. Эльзе сорок два года, и она, по всей видимости, одинока. Как бы убого она ни жила, надо вытерпеть: родственников не выбирают. Ничего, ничего, глядишь, и у Эльзы что-то наладится. Между прочим, для Бетти союз с сестрой тоже небесполезен – с этими новыми правилами об иностранных счетах. Но Бетти сюда приехала не поэтому. – Давайте направо свернем, – просит она, – вдоль Шпрее прокатимся.

Камень, плитка, перила: здесь Шпрее забрана в набережную. Речушка так себе, вшивенькая, чуть шире, может быть, нашей Яузы. При минимальном умении плавать утонуть в ней нельзя.

Бетти достает зеркало, себя разглядывает. У отца такая же складка на лбу, гораздо сильнее выраженная – это особенно видно на юношеской его фотографии, с каким трудом удалось ее разыскать! Когда отца спрашивают, где он теперь работает, он отвечает, что после смерти жены ко всему потерял интерес. Да, работает – там, где-то там, – машет рукой, прикрывает глаза: никому дела нет до подробностей. Проекты курирует, некоммерческие. Издательские, просветительские. Коммерция ему противопоказана, ею Лизка вон пусть занимается.

Настоящий город они оставили позади, кругом даже не парк – лес: птицы орут, белки бегают. Где и быть лошадиному магазину, как не в глуши. Тут даже лисы и зайцы водятся, а скоро, в апреле-мае, приползут загорать старички: немцы любят полежать нагишом на солнышке. То еще, вероятно, зрелище.

Скоро приедем. Бетти лезет в свой телефон, отключает звук, пересматривает фотографии, в сумку заглядывает – не потерялись ли билеты на оперу, снова смотрится в зеркальце. Складывает все обратно, проводит руками по бедрам. У Бетти длинные пальцы с очень выпуклыми, рельефно очерченными суставами.

“Се-е-рдце, молчи в сне-е-жной ночи, – начинает она напевать, тихо-тихо, почти про себя, – в поиск опасный уходит разве-е-дка… ”. Песенка эта всегда ее гармонизирует. Опять-таки – у отца научилась, сам он верхушку не мог вытянуть, Бетти ему подпевала, на пианино подыгрывала. Да-да, она и музыкальную школу закончила в далекие уже времена.

Шиллер-аллее, четырнадцать. Где остальные тринадцать домов?