Читать книгу - "Свента - Максим Александрович Осипов"

– Дозаправка в воздухе… Четыре ракеты! – восклицает Макеев. – Все в цель! И тут… Попрошу внимания. И тут, Александр Иванович, я смотрю на подпись под фотографией. Позвольте, минуточку, спрашиваю я себя: а не малая ли это родина нашего Александра Ивановича? Так и есть: пгт Вечность! Вот, – протягивает мне газету, – убедитесь сами! Она!

Не помню, как взял газету, как на скамейку сел. Спасибо Макееву: подхватил, без него бы я точно грохнулся. Мой театр, я узнал его. Где гримерки женские – ничего, дыра. Огромная, рваная. Сюда одна из ракет вошла. Справа через этаж – мое окно. Стекол нет, чернота. Вот карниз, по которому Славочка залезал к себе, чтоб не будить вахтерш. Урна – цела ли? Где уж ей… Слезы у меня прямо брызнули. Какое там чтение – я и картинки разглядеть не могу.

Господи, это кто стоит с железяками – не Захар ли наш? Улыбается во весь рот. Никогда он не был худым, но точно ли?.. Да, написано: глава Северогорского района Захар Губарев. И скоро же его выпустили! Вот он, во всей красе – наш Стрелец, Командор.

Несчастный Макеев салфетки сует. Бормочу: простите меня, Владилен Нилович.

– Александр Иванович, никто ведь не пострадал…

Конечно, конечно же. Не обращайте внимания…

Посидели, я чуть успокоился, только слезы текут и текут. Макеев поближе ко мне подвигается, руку кладет на плечо:

– Знаете, кто у нас Верховный главнокомандующий?

Ну да. Не настолько же…

– Настоящую фамилию его знаете? – Оглядывается: – Ценципер. Ценципер его фамилия.

От удивления у меня даже слезы высохли. Да вам-то, спрашиваю, это откуда известно?

– Все говорят.

Никуда я в тот день не пошел. Извинился перед Макеевым, спустился ближе к воде, читал. Всю газету прочел: много такого, о чем я прежде не знал. Да, события нешуточные, и что тут мы со своими маленькими огорчениями?

Никак не решался опять смотреть фотографии: газету так выворачивал и сяк, чтобы они не попались мне. Потом посмотрел – и уже без слез. Вдруг легко сделалось: все, история завершена, не о чем беспокоиться. Стукнула нас напоследок судьба четырьмя попаданиями, никого не убила, можно сказать – улыбнулась нам, помахала крылом. Теперь опасаться нечего. И Славочке такой бы финал понравился: бах! – и разлететься по ветру. И у Любочки будет все хорошо.

И – невозможно поверить! – буквально на следующий день – письмо. Вот оно опять – провидение! Как же не думать, что жизнь моя где-то написана? Пусть не письмо, открыточка: “Александр Иванович, мы сегодня ездили на океан, китов смотреть, потом я заснула прямо в машине, а во сне вас видела, вернее, какого-то человека, который сказал, что вас больше нет. Я рыдала горько, проснулась”.

Теперь у меня Любочкин адрес есть. Телеграмму отправил всего в одно слово: “Жив”. На почте смеются: никто не шлет в наши дни телеграмм, а если шлют, то противоположного содержания. Подробно ей потом про все напишу.

С того времени он и сниться мне перестал. Театр перестал сниться и вместе с ним Вечность. А в отношении главнокомандующих – мы о них и не думали никогда. Только однажды: длинный спектакль, потом засиделись за полночь. Любочка вдруг, так жалобно-жалобно:

– Хоть бы на нас кто-нибудь обратил внимание. Как мы работаем, мучимся.

Губарев – через стол:

– Да кто на тебя должен внимание обратить? Президент?

– Хоть бы и президент. Я бы ему, – и выпила-то всего рюмочку, – родила наследника.

Губарев кулаком по столу – бах!

– Кого ты, дура, рожать собралась? НАТО уже у ворот!

Нет, Губарев не такой был, как мы, – следил за событиями.

Макеев за ними тоже следит. Прошел еще один месяц. Гуляем, я останавливаюсь как будто по сторонам посмотреть или потрогать веточку, а если честно, перевести дыхание, оно у меня стало сбиваться слегка.

– Слышали новости? – Макеев смеется: – На этот раз никаких сюрпризов, Александр Иванович.

Вы же знаете, отвечаю, я газет не выписываю, телевизора не смотрю. Иногда долетает что-нибудь из-за стенки от Крутовых, но это не в счет. Вы у меня, Владилен Нилович, вместо радио с телевизором.

Кивает:

– А мы за последние дни серьезно продвинулись. Укрепили позиции. Хорошенький соорудили котел! Здорово наподдали им! – Даже не так: – Нахрячили по это самое!

Посвежел Макеев, порозовел, глаза горят – залюбуешься! Очень такие события действуют омолаживающе на некоторых стариков. “Бог даст войну, готов, кряхтя… ” Вот и Владилен Нилович:

– Руки чешутся. Я когда служил срочную, про меня говорили: пулеметчик от Бога. Отличник огневой подготовки сержант Макеев. Напомните, покажу фотографии. Полное слияние с инструментом. Вы-то служили, Александр Иванович?

Нет, не пришлось. Мы, Владилен Нилович, люди в возрасте, а вот Сергея, внука вашего, не ждете, спрашиваю, что призовут?

– Нет, Сережка в Германии, вместе со своей матерью. Учится.

Помолчал немного, а потом говорит:

– Я, знаете, что для себя решил? Если опять мимо всего пролечу с романом моим, то тоже махну в Германию. По крайней мере обслуживание медицинское у них нормальное, не то что у нас – не допросишься. Все продам, пока цены не рухнули к такой-то матери. Ах, вы же у нас не любите русских слов!

Да чего уж там. Мало ли какое может быть настроение.

– Понимаю, о чем вы подумали, Александр Иванович. Да только ужасно не хочется помирать. Будто в гостях живешь, у хозяев планы: завтра они в кино, после – еще куда-нибудь, а тебе – отбывать, понимаете?

Вам, спрашиваю, нездоровится?

– Нет, – отвечает, – ничего такого пока. Тьфу-тьфу.

Догуляли до нашего места – до переправы через ручей. Мы тут обычно прощаемся. Он неожиданно спрашивает:

– Что с нами будет? Вы-то сами, Александр Иванович, как думаете?

Не знаю, что и ответить. Надо же доверять…

– Чему – доверять? Газет не читаете, новостей не слушаете.

Нет, я другое имел в виду. Не умею сказать. Где-то знают, как лучше мне. Вот это, наверное.

И сирень давным-давно отцвела, и дни стоят очень теплые, а мне невозможно стало гулять с Макеевым: останавливаюсь поминутно, каждый пригорок дается с трудом. Зато все больше хожу на кладбище, старое, от меня оно в двух шагах. Малолюдно тут, тихо, зелено. Пройду по рядам, почитаю надписи: фамилию, чтобы напоминала мамину, поищу. Город древний, народу много здесь похоронено, найти легко. Или просто: увижу плиту со стершейся надписью, повспоминаю, стихотворение прочту.

Невеселое место дом престарелых, но пора мне уже приглядеться к нему. Хорошо, что прямо тут, в городе, есть такой дом.