Читать книгу - "Глаза Моны - Тома Шлессер"

очень красивое. Я вспомнила эти слова и думаю, что теперь поняла их. Бабушка надела талисман мне на шею, улыбнулась и тихонько сказала: “Забывай все отрицательное, моя девочка, всегда храни в себе свет”.

Камилла не выдержала и заплакала.

– И вот благодаря доктору Ван Орсту я почувствовала, что между тем днем, когда я, совсем маленькой, последний раз видела бабушку, и приступами слепоты есть какая-то связь. Теперь же я поняла: эта связь – мой талисман. Выходит, все держится на ниточке.

Камилла, взволнованная до глубины души, представила себе, какой путь проделала ее дочь за год, и решилась наконец нарушить табу и заговорить о смерти Колетты Вюймен. Потому что Мона доросла до того, чтобы все узнать, все принять. Все увидеть.

* * *

Сегодня Анри откроет внучке секрет ее речи, секрет “мелодии Моны”. Эта загадка раскрылась еще три недели назад. Анри был бы рад послушать заново все, что Мона говорила перед каждой картиной или скульптурой, которые они видели вместе. Теперь, когда он осознал, в чем заключается отличительная особенность ее вопросов и рассуждений, достойная Жоржа Перека, он еще больше наслаждался бы ими. Конечно, он мог бы и дальше вести с ней разговоры, не вдаваясь ни в какие объяснения. Но он дал себе слово прояснить все в ближайшую среду.

В этот раз он нарочно надел удивительный галстук, который Мона никогда не видела. На нем по красному фону было разбросано написанное разными шрифтами английское слово no. Галстук был сделан по эскизу художницы Луизы Буржуа, сшили таких немного, и они продавались на каком-то благотворительном мероприятии. Нетрудно догадаться, что он собирался познакомить Мону с творчеством этой невероятной женщины, которую весь мир знал главным образом как создательницу гигантских скульптур-пауков; паук, вернее, паучиха – для Луизы Буржуа символ материнской защиты, ее собственной матери, которая была ткачихой.

Огромная, метра четыре с лишним в высоту, круглая бочка из кедрового дерева без крышки. В ней прорезаны две двери, над одной из них надпись: Art is a guaranty of sanity. Внутри бочки подобие спальни. На полу диаметром в четыре метра стоит жутковатого вида пустая кровать, на ней лужица. По углам кровати четыре металлические штанги на подставках, на каждой штанге – тонкие перпендикулярные отростки, на которых подвешены с полсотни самых разнообразных стеклянных трубочек, колбочек, флаконов и реторт. С этих стекляшек на матрас капает вода, которая потом испаряется и снова попадает на них в виде конденсата, так что получается замкнутый цикл. Напротив кровати у самой стены две лежащие крест-накрест алебастровые лампы в виде женских грудей с сосками на конце, от них исходит мягкий дрожащий свет. Слева от входа висит на вешалке длиннющий черный плащ, рядом с ним на полу два резиновых шара такого же цвета примерно в полметра диаметром. Под плащом набитая опилками рубаха, на ней по вертикали вышиты слова merci и mercy. У другой двери – еще два шара, похожие на первые, но деревянные, так что всего их четыре.

Минут десять Мона кружила вокруг бочки-домика и наконец не утерпела. Хотя обе двери были загорожены толстыми веревками, она все-таки улучила момент, когда ее не видел смотритель, и юркнула внутрь. А там присела около ламп со светящимися сосками, которые, как она поняла, символизировали саму Луизу, съежилась и представила себя махонькой, не больше лежавших вокруг деревянных и резиновых шаров. К облегчению Анри, сигнализация не зазвенела. Он не стал мешать Моне созерцать и набираться впечатлений. А когда спустя какое-то время заговорил, то шепотом, чтобы не выдать ее. Акустика внутри бака была как в пустой лесной хижине.

– Видишь, произведением искусства может стать все что угодно. У Луизы Буржуа – даже вот такой домик. Она называла такие объекты “клетками”, и каждая клетка – ее автопортрет. Только изображала она не внешность, как другие художники, например, Рембрандт или Фрида Кало, а то, что творится у нее в голове. Войдя в дверь, ты проникла под кожу ее лица и очутилась в ее мозгу.

– Извини, Диди, – прошептала Мона, – но я видела, как выглядит мозг, по крайней мере мой, на снимках МРТ, он похож на грецкий орех, а я скорее очутилась в бочке.

– Так и есть. Это резервуар для воды, какие стояли на крышах домов в Нью-Йорке.

– А! Там, где жил Баския!

– И Луиза Буржуа. Родилась она во Франции в 1911 году, там и выросла, а в Соединенные Штаты окончательно перебралась в 1938-м. Хотя и страдала от тоски по родине.

– От тоски? Может быть, она любила меланхолию? – предположила Мона, вспомнив картину Эдварда Бёрн-Джонса из музея Орсе. – Загляни в клетку: из всех этих скляночек капает вода. Кажется, это протоки за глазами, по которым текут слезы. Я внутри глаз Луизы Буржуа, вот я где!

– Да, это устройство со стеклянными сосудами напоминает системы, по которым циркулируют разные жидкости в организме: слезы, кровь, слюна, молоко. Это жидкости драгоценные, они обеспечивают жизнь тела и, главное, связаны с самыми сильными эмоциями, такими как голод, жажда, страх, любовь.

– Может, я скажу глупость, но эта лужица на кровати… я увидела ее и подумала, что кому-то ночью было очень плохо и страшно. От этого сильно потеешь и иногда даже… ну… – Мона улыбнулась, – сам знаешь, что случается с ребенком.

– …Ему случается обмочиться, а потом бывает очень стыдно. Вот-вот! Именно это имеет в виду Луиза Буржуа, она показывает всю гамму чувств, которые обрушиваются на ребенка и с которыми он не может справиться. Жидкости потому и драгоценны – так сказано в названии, – что с ними выплескиваются эмоции.

– Ты говоришь о ребенке, и я согласна, но обстановка больше похожа на спальню взрослого, а еще больше – на лабораторию какого-то чокнутого ученого. Иди сюда, посмотри сам, что тут внутри! Тут так здорово, хотя сначала страшновато.

На минуту Анри заколебался. В залах Бобура никого не было, а смотритель сидел и дремал. Но все же он рассудил, что эта работа должна остаться собственностью Моны.

– Здесь, – сказал он, оставаясь снаружи, – воспроизведены все детские переживания. Но здесь же можно найти от них защиту и исцеление. То есть это целебное место. Недаром над входом написано – я остался снаружи и вижу эту надпись – “Искусство – гарантия душевного здоровья”. Творить и смотреть на творения художника – средство предотвратить безумие.

– А Луизе Буржуа грозило безумие?

– Любое детство полно нелегких, неприятных, травмирующих обстоятельств. Совсем не обязательно, чтобы это