Читать книгу - "Бесконечное землетрясение - Эван Дара"

говорит парень и машет рукой. Парень тоже носит каппу.

Он вынимает тунику из воды, снова выжимает ее. Снова погружает в воду и полощет.

Я ХУЖЕ, — говорит тогда парень, все еще сидя в профиль. — ДАЖЕ ЧИСТЫЙ.

Он смотрит на парня. Неопрятный, оборванный. Изуродованный грязью. Но двигается медленно. Кажется отдохнувшим.

НЕТ, — говорит он парню. — НЕ.

ДА, — отвечает парень. — НЕ.

Он вынимает тунику из пруда, расстилает на плоском камне, чтобы высушить. Потом выплевывает каппу, горькую от рвоты, окунает ее в мягкую воду.

ДАВ… — говорит он, и его зубы вонзаются в правую сторону языка. Очень-очень больно, может, кровь — непонятно. Потом вкус крови. Он подносит руку к щеке, склоняется над водой, полощет рот. Может, пруд заберет и часть боли. Выпрямившись, он надевает каппу. Но язык все еще жжет. И тошнотворный вкус во рту. Он не полностью смыл с каппы то, что не удержалось у него в организме.

Надо идти. Придется найти камень на продажу. Он берет тунику, надевает ее, делает шаг, землерябь поднимает его и швыряет, снова швыряет почти туда, где сидит парень. Там его бросает на землю, сначала задом, потом распластывает плашмя.

Он лежит ничком перед парнем. Ему стыдно, он перепачкался. Тунику снова нужно стирать. Он садится, встряхивает плечами, смотрит на парня. Ищет участия. Может, даже прощения. Но парень не смотрит на него. Это лучшая милость, о которой он мог просить.

Среди окружающего гула скрипит поседевший древопень.

ДАВНО? — говорит он тогда. И делает вдох. — ЭТО, — говорит он. — ТРЯСКА.

Парень поворачивается к нему. Взгляд у парня пристальный.

НЕ ТОГДА, — говорит парень и отворачивается. — УЖЕ.

ЧТО? — говорит он.

УЖЕ, — отвечает парень, зачерпывая рукой воду и поднося пригоршню к лицу. — ЭТО.

ЧТО.

Я БЫЛ, — говорит парень и пьет.

НЕ…

БЫЛ, — говорит парень. — ОАЗИС УСТОЙЧИВОСТИ, — говорит парень. — БЫЛ. — Парень смотрит на него. — ЧУВСТВОВАЛ, — говорит парень. — Я…

НЕТ. — Парень трясет головой, выплескивает остаток воды из ладони в пруд. — НЕ ЧУВСТВОВАЛ. НЕ.

Я НЕ…

В ОАЗИСЕ УСТОЙЧИВОСТИ, — говорит парень. — НЕ ТРЯСЕТ.

Он смотрит на парня. Чудовищная одежда, немигающий взгляд. И что-то еще. Он спрашивает:

ТЫ УВЕРЕН?

Парень сидит во время скачка. Переводит дух, потом смотрит на него.

УВЕРЕН? — говорит парень. — КОНЕЧНО.

Еще один скачок земли. Обоим нужно несколько секунд, чтобы осесть.

А ЕСЛИ БЫ НЕТ? — говорит потом парень. — ТОЛКУ СПРАШИВАТЬ?

Парень отворачивается, потирает черный загривок, прыгает в пруд. Ныряет под движущуюся воду, начинает лавировать. Крутится и окунается в мерцающую болтанку, спокойный, грациозный, похожий на выдру. Через минуту он выплывает на поверхность, голова и разрезающие воду руки. Вытирает ил со щеки. С него сильно капает.

МЫТЬСЯ, — говорит парень. Снова ныряет под воду, снова всплывает. Скользит через исчерченный солнцем пруд.

Он стоит и смотрит. Он хочет окликнуть парня, но мало может сказать. С каппой во рту это трудно, раздражающе, больше чем неловко. Резиновая наполненность. Известковый желчный вкус.

Цель на день — чтобы день закончился. Это будет означать, что он получит сон. Он позаботится, чтобы это произошло, создаст тишину в конце бесконечных дел, которые должен переделать.

Он съедает несколько морковей, плантанов, сырых клубней ямса, направляется к полю позади бывшей бензозаправки, где присмотрел два камня. Двести шагов по расколотому асфальту, из которого выдраны заправочные колонки, указатели, стойки, все остальное, он приседает, колени дрожат, поднимает пятидесятифунтовый камень. Он сгибается, он взвывает, он делает два тяжелых шага назад, он говорит себе: я не могу это сделать. Я не могу. Он подается вперед, груз ударяет его в живот, сбивая дыхание, выжимая из глаз влагу. Через час, два он пригибает голову, проходя мимо жандарма, получает печать на камень, роняет его у подножия особняка, на крыше которого еще топорщатся две телевизионные антенны. Он безмерно устал. Тяжело дыша, кашляя, сложившись пополам, так что пот катится по груди от живота к шее, он боится, что никогда больше не научится свободно дышать. Так и будет хрипеть и вспучивать грудь. Каменщик берет валун, залезает по уступистой груде, чтобы водрузить его наверх, не смотрит на него. Он получает тринадцать флоринов, выходит с территории особняков, прижимается к огораживающему периметр забору, хватает ртом воздух, кашляет и хватает воздух, отправляется посмотреть, лежит ли еще второй камень позади бывшей бензозаправки.

Лежит. Он с усилием поднимает его, пускается в путь, перемещает шершавую тяжесть между волдырями на средних пальцах и жгучими ссадинами на кончиках мизинцев. По вздыбливающейся землеполосе он тяжело влечется вперед, теряя счет минутам, пыхтя, спотыкаясь, пока наконец не проскальзывает мимо жандарма на другом сторожевом посту, роняет свой груз возле уклона из камней, окружающего другой особняк, забирает свои флорины — кажется, их пятнадцать — и полчаса волочится назад к расщелине. Безучастный даже к взрывчатой земле. Говоря себе, что ужасное не столь ужасно, когда оно знакомо. Он складывается на спальном месте, не снимая повязок с локтей, колен и запястий, слепнет, проваливается.

Он просыпается. Еще ночь. Он зевает, дрожит не по причине внутренней лихорадки, выплевывает грубую землю. Он встает и, пока пошатывается, ища равновесие, видит первые мазки серого рассвета. Он сворачивает свои одеяла и два слоя брезента, прикрепляет их бечевкой к верху рюкзака. Прилаживает тюрбан, прицепляет водоконус, наполняет карманы нужными вещами, отправляется в путь. Он собирается найти оазис устойчивости.

День медленно предъявляет свои цвета: тусклую охру, ползучую мышастость, — пока он бредет по безразмерному полю. Интенсивность Q1, он может перемещаться более-менее быстро. Он говорит себе, что выяснил, куда хочет идти. Теперь он должен выдвинуться в путь. Из ниоткуда выскакивает собака, пролетает мимо. Лоскуты травы идут рябью. Появляются кучки людей, повторяют его шаги вперед, назад, в сторону. Он встает, видит все это опять, повсюду.

Он надеется добыть карту. Для этого ему придется войти в город. В Правительственном центре может быть, наверно, есть. Он скопил сотни флоринов на всякий случай, который теперь представился.

Он говорит себе, что оазис устойчивости должен существовать. Статистически это как минимум не исключено. Мыслимо ли, чтобы каждый дюйм каждого уголка мироздания был не в ладах со спокойствием? Мыслимо ли, чтобы в самом деле все неустанно менялось? Даже если ему не стоит надеяться на реальное отсутствие потрясений здесь, определенно возможно, даже вероятно, что где-то мириады натяжений и изгибов острова как-то действуют одно против другого, нивелируют друг друга. Что всежильный узел токов, противотоков и стихийной турбулентности в конце концов стянется и обездвижит сам себя. Он говорит себе, что где-то должен быть «глаз» землетрясения.

Но если все неустанно меняется,