Читать книгу - "Бесконечное землетрясение - Эван Дара"

СПАСИБО, — говорит он и разворачивается. Он ковыляет через лавку, теряет почву под ногами, когда земля под ним внезапно проваливается. Он встает на карачки, кладет карту назад к ее подобиям. Он смотрит на карту. Касается ее. Соблазнительная мечта.

Он берет в руки все карты, раскладывает их рядышком вдоль длинного края прилавка, располагает по порядку, делает презентабельными. Увлекает стопку на землю, чтобы сложить ее, смахивает верхнюю карту в свою нагрудную сумку. Мешковатая одежда и защитная экипировка скрывают это движение.

Он проходит мимо кассира, не слишком быстро, но и не медленно. Снаружи шатра он выдыхает, движется прямо по пыльному коридору. Оборачивается посмотреть, не идет ли кто-нибудь за ним. Видит слово «Реликварий», написанное высоко на пологе шатра.

Выйдя из Правительственного центра, он сует руку в нагрудную сумку. Нащупывает карту. Убеждается, что она там. Говорит себе, что сделал хорошее дело. Продолжает идти к выходу в город. Безразличный к тому, что он дико взбивает землю, пылит. Спотыкается он сейчас лишь для отвода глаз.

Есть. Он справился. Ему стыдно.

Но какова цена.

Дополнительный риск незначителен, рассуждает он. Ему больше ничего не грозит. Его могут поймать лишь однажды. Он вспоминает первый раз. Свой первый грех. Это было вскоре после Натиска. У него остались последние восемнадцать флоринов. Не было стабильной работы. Сбор камней еще не начался, особняки еще не довлели. Он не имел связей, которые здесь подлинная реликвия. У него тогда вообще не было ничего, кроме голода. Голода и танцев на земле, которая отказывала партнеру. Выбора не оставалось.

Была среда. Тогда он еще вел счет дням. Утром он плелся через колышущийся лес в голодном полуобмороке и боялся будущего. Тогда еще ничего не устоялось. В новом хаосе распластанные тела валялись повсюду. Ничто еще не было организовано. Распределение любых товаров было стихийным, если не считать нагруженных фургонов, направлявшихся к особнякам. Разбитый голодом, едва способный следовать по маршруту, он пробирался к распределителю. Он надеялся найти что-нибудь. Морковь, например. Нечто съедобное, желательно побольше и чтобы влезло в рукав.

И ведь так оно и произошло. Все случилось быстро и на удивление просто. Когда другого выхода не было. Три моркови и чахлая папайя скользнули выше запястья, когда он притворно споткнулся, чтобы увеличить шансы на то, что никто не станет на него смотреть. Что всем будет все равно.

Он еще чуть-чуть побродил по проходам распределителя, прикидываясь, будто рассматривает товар, и потом вышел. Это оказалось поразительно просто.

Потом они бросились за ним. Два жандарма во временной серо-черной форме, но со свистками и дубинками. На главной дороге он услышал топот их шагов, визг свистков и «СТОЯТЬ». Он побежал, совершив прискорбную ошибку — повернувшись и проверив, за ним ли погоня. Они вытаращили глаза. Они увидели его лицо. Потом потянули к нему загребущие руки. И стали приближаться быстрее. У него закружилась голова, и он чуть не потерял сознание. Выронил моркови и папайю, зарыдал, услышав, как те упали на землю. Почерпнул из внутренних запасов отвагу, о которой даже не подозревал, использовал корчи земли, чтобы напружинить шаг, и бросился к лесу. Сердце содрогалось ощутимее, чем земля под ногами.

Может быть, потому, что он больше привык лавировать по зыби, чем они. Может быть, потому, что они хотели только вернуть продукты. Но жандармы прекратили погоню. Даже сквозь беспрестанный всепоглощающий гул мира он услышал, как их топот замедляется, становится реже, смолкает. Он рискнул еще раз обернуться и увидел, как они согнулись пополам и отдуваются, потом один жандарм упал. Это распалило новый приступ ужаса. Он заставил себя бежать быстрее. Уж и возжаждут они мщения. Он проглотил воздух и снова устремился к лесу, скоро сбросил скорость, поскольку пришлось. Совсем, совсем не осталось сил. Его не поймали, но он все еще в бегах.

Это беспокоит его, это не беспокоит его. Что есть мораль, если не поведение, которого ты ждешь от других? Теперь он обзавелся картой. Картой и перспективой. Он прячется за длинным сегментом металлического ограждения, очевидно упавшего с путепровода, который когда-то окружал нимбом эту некогда проселочную дорогу. Путепровод исчез, как и все святое.

Он садится, смакует предвкушение — или смятение, — затем раскладывает свое будущее. Бережно, стараясь не порвать, он разворачивает карту и расстилает ее на земле. Бумага с чертежом местности хрустит, подпрыгивает. Он бледнеет от ужаса. Теперь, когда оно совершенно ни к чему, грянуло Q2. Он закрывает глаза, медленно открывает. Итак, ладно. Он справится с Q2. Он будет амортизатором между миром и своим представлением о мире.

Карта ему понятна. Остров в форме зародыша морского конька. Пунктирные границы десяти приходов. Зелень побережий, накаляющаяся до желтого и красного на возвышенностях в середине острова. Тонкие линии рек, змеящиеся в сторону океана. На юго-западной границе красная звезда, торжественно возвещающая о местонахождении Виль-Эмиля, на севере черный кружок поменьше, обозначающий Мажино. Безымянные точки других населенных пунктов. Три или четыре главных озера, Карьеры, заболоченная местность, обозначенная блямбой перекрестной штриховки. Единственное пятно на острове, которое пока не тронуто, символизирует бывший аэропорт.

Он разглаживает карту на зыбкой земле. Потом встает, трепещет, как пламя свечи, оглядывает близлежащие поля. Карта ему не поможет. Ее скругленные формы, правильные линии, абсурдные цвета. Это карикатура, осознает он, еще большая карикатура, чем его собственные мысли. Неопределенность карты и отсутствие подробностей будут стоить ему много часов, миль, невосполнимой энергии. Он будет пытаться соотносить свои передвижения с фикцией, потом придется компенсировать доверие к фикции. Вычисление несостыковок в конце концов станет неосуществимым. Нестерпимым. Он не увидит того, что видит на карте. Увидит то, чего не видит.

Он снова садится на бьющуюся в судорогах землю, наблюдает, как бумага надувается и расправляется, напоминая медузу. К груди приливает отчаяние. Правой рукой он дубасит себя по бедру. Остров крохотный-прекрохотный, ничтожный грошик в бесцельной ставке времени. Неведомый целой планете людей, кроме тех, кто выброшены на здешний берег и мечтают ничего о нем не знать. Но все же слишком большой, чтобы он мог надеяться когда-либо обойти его целиком. Даже в хорошей обуви он способен пройти, вероятно, лишь мизерную его часть. И он сам на карте, которой принужден пользоваться, был бы микроскопическим, не стоящим траты чернил. Пылинкой, повисшей в солнечном луче.

Огромная часть острова покрыта горами, труднодоступна. Что, если оазис устойчивости там? Велика вероятность, что оазис устойчивости высоко в горах, максимально удаленный от источников земных вибраций. Над пылью, вдалеке от топота ног,