Читать книгу - "Записки еврея - Григорий Исаакович Богров"

силахъ были уплатить. Трупъ умершаго, обмытый, одѣтый въ загробный бѣлый мундиръ, лежитъ день, другой и ждетъ командировки. Но напрасно. Онъ уже протестуетъ особымъ запахомъ, но кагалъ и знать ничего не хочетъ. Я узналъ, объ этомъ, и забралъ себѣ въ голову подгадить кагалу. Я имѣлъ нѣсколько друзей, такихъ же негодяевъ, какъ и я. Мы и обдѣлали дѣльцо. Недалеко отъ еврейскаго, стараго кладбища, жилъ въ своей хаткѣ на курьихъ ножкахъ одинокій, бѣднѣйшій еврей-мясникъ, нализывавшійся иногда мертвецки. Это тогда случалось съ нимъ семь разъ въ недѣлю, а этотъ разъ продолжалось сутки. Угадайте теперь, когда былъ онъ трезвъ?

— Никогда, отвѣтилъ наивно Сруль.

— О, умница! Изъ тебя выйдетъ великій математикъ. Вотъ къ этому мяснику и отправился я съ однимъ изъ моихъ друзей, запасшись штофомъ крѣпчайшей водки и двумя простынями. Зашли мы къ нему въ качествѣ могильщиковъ, собирающихся приступить къ своей печальной работѣ. Чрезъ часъ, мясникъ лежалъ уже мертвецки пьянымъ. Мы раздѣли его, сшили ему саванъ по всей формѣ, и одѣли. Этимъ временемъ, нѣкоторые изъ нашихъ союзниковъ отправились къ кагальному старостѣ и убѣдили его позволить имъ перенесть мертвеца, за погребеніе котораго шелъ еще торгъ, и въ то же время пустили слухъ о смерти мясника. Какъ только получено было дозволеніе, мы принесли настоящаго мертвеца въ хату мясника и положили тутъ ногами къ двери, какъ водится, а пьянаго мясника отнесли на кладбище и положили въ хатѣ сторожа. Часа чрезъ два, когда было все обдѣлано, явились молодцы изъ хевра-кадиша (общество погребенія) и обрадовавшись, что мы совсѣмъ приготовили мнимаго мясника въ погребенію, взвалили трупъ его на телегу, наскоро вырыли яму и похоронили бѣдняка безъ особенныхъ торжественностей. Такимъ образомъ нелюбимецъ кагала былъ похороненъ кагаломъ же безъ собственнаго его вѣдома. Мясникъ, между тѣмъ, спалъ сномъ праведниковъ въ хатѣ сторожа, охраняемый однимъ изъ нашихъ[65]. Молодцы. заглянувъ туда, нашли все въ порядкѣ и ушли домой, мы тоже убрались во свояси. Далеко за полночь мясникъ просыпается и видитъ себя въ нарядѣ мертвецовъ. Долго думаетъ онъ о своемъ странномъ положеніи и рѣшаетъ наконецъ, что вѣроятно онъ уже давно умеръ, а теперь находится на походномъ положеніи (кафакалъ)[66]. Горько было бѣдняку сознаться въ собственной смерти, а еще хуже, что голова у него трещитъ, а опохмѣлиться нечѣмъ. Долго не рѣшался онъ попытаться встать, но наконецъ надоѣло лежать. Смотритъ, недалеко отъ кладбища — еврейскій кабакъ. Онъ отправляется туда, стягиваетъ штофъ водки, и удравъ обратно на кладбище, забирается въ глубокій ровъ, гдѣ и просыпаетъ до слѣдующей поздней ночи. Между евреями пошелъ гвалтъ. Утверждали, что въ мертвеца, оставленнаго на кладбищѣ, въ хатѣ сторожа, безъ надлежащаго надзора, вкралась нечистая сила, а поэтому онъ исчезъ. Затѣялись общественные посты и читанія псалмовъ въ синагогахъ. Это продолжалось бы богъ-знаетъ сколько, еслибы сторожъ кладбища, какъ-то нечаянно, не наткнулся на пьянаго мертвеца. Тогда только вся исторія выяснилась, главный зачинщикъ угаданъ и открытъ. Я не захотѣлъ ждать благодарности за свою дѣятельность и навострилъ лыжи. Долго разъѣзжалъ я на собственной парѣ, пока не добрался сюда и не зажилъ припѣваючи. Помните, дѣтушки, что только одни пьяные мертвецы разгуливаютъ по бѣлу-свѣту, трезвые же спятъ спокойно, не тревожась ничѣмъ и не трогая никого.

Мы долго потомъ смѣялись съ Срулемъ надъ выходкою Хайкела и удивлялись его изобрѣтательности. Я отъ души полюбилъ этого добраго, умнаго, веселаго чудака.

Однажды, прощаясь со мною и подавая мнѣ руку, Хайкелъ замѣтилъ, что мнѣ стоитъ большаго труда освободить руку отъ слишкомъ длиннаго, назойливаго рукава.

— Что такъ долго копаешься? спросилъ онъ меня.

— А вотъ, никакъ не управлюсь съ проклятымъ мѣшкомъ.

— На кой чортъ ты отростилъ себѣ такіе длинные рукава?

— Маменькѣ жаль подрѣзать; говоритъ: подросту, будетъ какъ разъ въ пору.

— Предусмотрительная же твоя маменька! Покажи-ка рукавъ.

Съ этими словами онъ со вниманіемъ осмотрѣлъ мой рукавъ.

— Длиннѣе руки, на цѣлыхъ десять пальцевъ! рѣшилъ онъ, быстро нагнулся къ рукаву и сразу прогрызъ зубами рукавъ, въ уровень съ моими пальцами.

— Что ты дѣлаешь? вскрикнулъ я.

— Ничего. Объяви твоей умной маменькѣ, что собака на тебя напала (ты не соврешь), и такъ-какъ длинный рукавъ этотъ помѣшалъ тебѣ обороняться, то собака, подскочивъ, хватила тебя за рукавъ и оборвала. Маменька и подрѣжетъ твои неудобные рукава.

Я былъ очень недоволенъ выходкою Хайкеля, но дѣло было уже сдѣлано. Дома мать сразу: замѣтила раненый мой рукавъ.

— Уже? Справился и съ новымъ кафтаномъ?

— Чѣмъ я виноватъ? Ты не захотѣла укоротить рукавовъ. Собака напала на меня, длинный рукавъ помѣшалъ обороняться, она — схватила рукавъ и оборвала,

— Дуралей! меня благодари: еслибы не длинный рукавъ, собака непремѣнно схватила бы твою руку.

Я не разъ разсказывалъ своему пріятелю, Кондрату Борисовичу о моихъ встрѣчахъ съ ученымъ шутомъ, подбивая его познакомиться съ нимъ, но онъ счелъ для себя унизительнымъ знаться съ подобной сволочью, какъ онъ выразился. Но когда я ему передалъ исторію о мертвецѣ, эта оригинальная выходка до того ему понравилась, что ему самому захотѣлось посмотрѣть на батхена.

— Сегодня я непремѣнно пойду съ тобою. Увидимъ, что это за шутъ гороховый. Если насмѣшитъ меня, пожалуй, подарю ему что-нибудь. Куда ни шло.

Я внутренно подсмѣивался надъ чванливою заносчивостью моего откупнаго пріятеля и надъ тѣмъ унизительнымъ пренебреженіемъ, съ которымъ онъ относился заглазно къ человѣку, несравненно выше его по уму и учености, но счелъ за лучшее смолчать.

Приближаясь къ лѣсу, мы издали замѣтили уже Сруля, сидящаго на травѣ, и Хайкела лежащаго подъ деревомъ въ своей любимой позѣ, лицомъ внизъ.

— Это онъ? спросилъ меня Кондратъ, указывая издали тросточкой на Хайкела, и скорчивъ презрительную рожу. — Фу! какой же онъ грязный и обшарпанный, вашъ Соломонъ мудрый!

— Можешь возвратиться, если тебѣ ненравится, отвѣтилъ я ему съ досадой, которую я сдержать не могъ. Я оставилъ Кондрата, побѣжалъ впередъ и со всего размаха навалился на шута.

— Тише, бѣсёнокъ. Горбъ раздавишь. Вся талмудейская мудрость разомъ хлынетъ оттуда и ты же захлебнешься.

— Подними-ка голову, да посмотри кто сюда идетъ.

— Лѣнь. Самъ скажи кто?

Я ему назвалъ откупнаго франта.

— А!!! протянулъ онъ, раскрывъ свою пасть, какъ удавъ, собирающійся проглотить кролика, Онъ вскочилъ на ноги, стадъ въ какую-то смѣшную позу, опустилъ свою уродливую голову на передній горбъ, и скорчилъ свое лицо въ какую-то смиренную. несчастную гримасу.

Кондратъ величественно подошелъ. Окинувъ нищаго горбуна насмѣшливымъ взглядомъ, онъ не удостоилъ его даже поклона, и нерѣшительно началъ опускаться на траву.

— Ваше высокоблагородіе, обратился къ нему Хайкелъ униженно и плачевно: — будьте осторожны, можете какъ-нибудь испачкать свое божественное платье и простудиться можете, боже сохрани!