Читать книгу - "Сначала женщины и дети - Алина Грабовски"

сделал. Парни не понимают, как болезненно мы переживаем кражу своих сокровенных частей, всего того, что должно оставаться в секрете. Для них боль – это кости и кровь. То, что видно невооруженным глазом. То, на что можно показать пальцем.

Естественно, она этого не сделала. Но когда я с ней говорила, она заглянула через край и посмотрела вниз с таким видом, что теперь я не сомневалась: это я подкинула ей идею.

Марина сказала, что я закричала, когда это случилось, но думаю, это неправда. Закричала она. Я в это время смотрела в проем, в достроенную часть второго этажа, где, прислонившись к деревянному столбу, стоял Марко, держал в руке бутылку пива и смеялся над шуткой, которую я не слышала. Я тогда подумала: убить его готова. Повернулась, чтобы сказать об этом Люси, но ее на террасе уже не было. Дальше помню, как мы с Мариной бежали вниз по лестнице, вцепившись друг в друга что было сил; нас окружала такая плотная толпа, что я всякий раз, когда я вдыхала, в рот и в нос лезли чьи-то волосы.

В конце концов я попыталась мыслить логически. Мать всегда просила меня быть рассудительной, твердила, что я слишком эмоциональна, импульсивна и чувствительна. И я проанализировала факты. Три девочки; две живы, одна умерла. Одна из них умна, достаточно умна, чтобы свалить из этого города, надо лишь правильно разыграть карты. Одна уже умерла, хотя еще дышит и нам хочется думать, что мы чем-то можем ей помочь. И еще одна знает, что, если копы поймают тебя там, где нельзя находиться, в платье, запачканном чужой кровью, никакой ум не поможет. Я не могла спасти Люси, но я спасла Марину, ведь так?

– Думаешь, я попаду в ад? – спрашиваю я.

– Что? – Она останавливается. – Господи, нет конечно. – Она обнимает меня, и я утыкаюсь ухом ей в грудь, там, где сердце. Даже не помню, когда она в последний раз меня так обнимала. Вокруг все плывет, будто я стою на палубе накренившегося корабля, и я невольно начинаю плакать.

– Ну тихо, тихо. – Она тянет меня за собой, и мы садимся на бортик тротуара перед новым домом, который уже давно продается и никак не найдет покупателя. Задняя дверь этого дома никогда не заперта: пока все не закрутилось, мы с Лилой тайком пробирались туда и лежали в пустом джакузи. Теперь я уже не стала бы так рисковать.

– Иногда мне кажется, что тебе передались все мои худшие качества, – произносит она наконец после очень долгого молчания. Я поднимаю голову с ее плеча. – Не хочу, чтобы ты боялась, как я.

От этих слов мне становится лучше, я даже смеюсь.

– Но ты ничего не боишься.

Она смотрит напротив через улицу и качает головой.

– Я много чего боюсь. Главным образом того, что может случиться с тобой.

Мое сердце ускоряется.

– Что это значит?

– За последние пять лет в школе было девять передозов, четыре изнасилования, пять звонков о минировании, три попытки самоубийства и шесть смертей. А сколько всего осталось за кадром. – Она подносит ко рту согнутый большой палец и посасывает костяшку. – Каждый год думаю: может, в этом году удастся их защитить? И каждый год не выходит.

– Ты не можешь на это повлиять.

– Скажи это моей совести.

Мы никогда так с ней не говорили, и мне не впервые становится любопытно, знает ли она. Мисс Лайла обещала не упоминать обо мне, но рано или поздно взрослые тебя предают. Впрочем, я не очень расстроюсь, если она узнает. Может, это даже к лучшему. Может, это очень хорошо.

Собираюсь открыть рот, но мимо пробегает наш сосед Тед со своим золотистым ретривером. Тед нравится маме, потому что учился в Уильямсе [17]. А я терпеть его не могу, потому что он носит рюкзак с гидратором и компрессионные гольфы даже на пробежку меньше километра. Он притормаживает и вынимает один наушник.

– Все в порядке, девушки?

– Все отлично, – отвечает мать с широкой фальшивой улыбкой. – Женские разговоры.

– Вот и славно. – Тед вставляет наушник и убегает. А с ним уходит подходящий момент.

– Знала, что он закончил Уильямс?

– Конечно, мам.

Она хлопает себя по бедру и встает.

– Надо возвращаться. Отец недосолит еду, если ему не напомнить.

Я оглядываюсь на пустой дом. Когда его строили, мы с Лилой становились между опорами, поддерживающими стены, и представляли, как все будет выглядеть в готовом виде. Раковина будет там, а ванна, судя по трубам, – там, а в этом углу холодильник. Но мы все угадали неправильно.

– Идешь? – спрашивает она.

Я киваю. Солнце клонится к верхушкам деревьев и пробивается сквозь облака, как яркий луч фонаря. Вдали на чьей-то лужайке включается поливалка.

– А где Марина? – спрашивает мама по пути домой. – Давно ее не видела.

– Много работы на рынке.

– Ясно. – Она достает из кармана солнечные очки и протирает стекла рукавом. – А у нее все в порядке? В связи со сложившейся ситуацией?

Сложившейся ситуацией.

Когда тебя бросили на дне пустого бассейна, потому что подруга испугалась и рванула прочь с толпой вместо того, чтобы остаться рядом? Когда пришлось держать на руках умирающую девочку полчаса, потому что никто не позвонил в Службу спасения, пока та самая подруга не услышала твой голос, доносящийся сквозь заросли, и не поняла, что позвонить все-таки надо? Когда та самая подруга пришла, но слишком поздно и вовсе не для того, чтобы помочь, а чтобы уговорить тебя уйти? Когда тебя утащили прочь от девочки, которую ты пыталась спасти? Когда ты не смогла ее спасти? Это она называет «сложившейся ситуацией»?

– Да, – отвечаю я. – У нее все хорошо.

После ужина незаметно проношу Качельку наверх и прячу в кровати Лилы под одеялом. Я сижу на краю ее кровати, и тут наконец жужжит телефон. Это Марина.

Привет, извини, что долго не отвечала. Я у тети в Орегоне. Немного поживу здесь.

Ясно, отвечаю я. А когда вернешься?

Не знаю. Напишу.

Я может в школу не вернусь, пишу я и жду.

Она печатает. Потом прекращает.

Я по тебе скучаю.

Тишина.

Как живут люди без самых близких друзей? Полжизни проводишь в ожидании, лишь чтобы сказать важные слова человеку, который лучше всех тебя знает. А если такого человека нет, ожидание затягивается навек.

Я лежу, уткнувшись лицом в подушку Лилы, и тут распахивается дверь. Перекатываюсь набок и вижу маму; та стоит на пороге и прижимает к шее телефон.