Читать книгу - "Вечные хлопоты. Книга первая - Евгений Васильевич Кутузов"

выразиться?.. В сознании некоторых наметилась не совсем правильная точка зрения. Кое-кто считает, что воевавшие и воюющие на фронте, пережившие блокаду — герои, а остальные между прочим...

— И почему это неправильная точка зрения?

— На проверку выходит, что не все показали себя подлинными патриотами и здесь!

— Это недоразумение, — сказал Антипов убежденно.

— Исключение из правил? — Сивов усмехнулся.

— Да.

— Согласен. Но и в глубоком тылу люди не сидели сложа руки в ожидании, когда им на блюдечке принесут победу. Без тыла не может быть фронта. И куда же, если уж мы с вами заговорили об этом, отнесем миллионы советских людей, не по своей воле оказавшихся на временно оккупированной территории? В какой список?.. А массовый героизм жителей Сталинграда, Севастополя, Одессы, Харькова!.. Тысяч городов и сел нашей страны. Слов нет, героизм и мужество ленинградцев навечно будут вписаны в историю... Но нам, пережившим блокаду, нельзя, не позволительно кичиться этим. Гордиться можно, не забывая о том, что наша Родина, наш народ превыше всего и понятие это гораздо шире и глубже, чем моя родина, мои земляки...

— Простите за нескромность, — сказал Антипов. — Вы в блокаду находились в Ленинграде? — Он далеко не со всем, что было сказано Сивовым, соглашался, и потому задал этот вопрос. «Был» или «не был» здесь Сивов — от этого, возможно, зависело главное. Если не все.

— Допустим, не был, — улыбаясь, ответил Сивов. — Это меняет дело?..

— Мне надо подумать.

— Отвечаю: был. — Он вздохнул и отвернулся к окну. Сказал тихо, как бы только для себя: — У меня сынишка восьми лет умер от голода, не успел отправить в тыл...

Сивов мог бы, но не хотел или не считал нужным рассказать, как это случилось. Сын его спал вместе с матерью, чтобы теплее было. Она проснулась утром, а он холодный уже. Спала с мертвым... Закричала: «Андрей, Андрей, скорее врача!..» Сивов на руках — именно на руках, не на саночках — отнес тело сына на кладбище, а жена пойти не смогла. Нашел кусок от сломанной чугунной скамейки и ею выдолбил могилу.

Он вернулся к столу, сел и, точно откинув тяжелые воспоминания, проговорил спокойно:

— Заседание парткома, видимо, мы соберем десятого. И просьба к вам, Захар Михайлович: пока не рассказывайте никому о нашем разговоре, чтобы не будоражить народ. Если вопросов ко мне нет... — Он поднял голову.

— Все ясно.

— Тогда до встречи, Захар Михайлович. И не забудьте, что выступаете на парткоме.

— Не забуду, — сказал Антипов. — А насчет того, что вы мне говорили тут... Я все-таки подумаю, Андрей Павлович.

— Подумайте, подумайте.

* * *

Не пришлось ему выступать. Не пришлось и присутствовать на заседании парткома. На другой день после беседы с парторгом, пришла телеграмма от Клавдии: «Срочно выезжай. Мама тяжелом состоянии».

Не сразу, нет, дошел до сознания смысл короткого телеграфного сообщения. Антипов прочитал раз, другой, не понимая, что бы это могло означать, покуда не обратил внимания на приписку: «Факт тяжелой болезни гр‑ки Антиповой Г. И. удостоверяется. Врач Сивоконь, гербовая печать».

«Значит, с матерью худо?.. — догадался он. — Что же такое случилось у них, не на работе ли?..»

Он метался по огромной пустой комнате — соседи по общежитию работали в дневную смену — из угла в угол, не выпуская из рук телеграфный бланк. Ехать!.. Немедленно ехать! Но как?.. Ведь не пойдешь, не купишь билет и не сядешь в поезд... И с работы еще надо отпроситься, а каждый человек на счету...

Что же делать? Запросить Клавдию, чтобы сообщила подробности?..

За ним прибежала рассыльная.

— Антипов кто?

— Я Антипов, а что такое?.. — Мелькнула мысль, что пришла новая телеграмма, с более страшной вестью.

— К директору вас. Он ждет.

Полсотни шагов по коридору и короткая, в несколько ступенек лестница показались Антипову нестерпимо длинными. Он не шел, а брел, натыкаясь на встречных людей. Рассыльная, глядя на него, испуганно семенила рядом.

Директор встал.

— Не буду говорить утешительных слов, Захар Михайлович. Некогда. Час назад звонили мне. Супруга ваша...

— Я знаю, — потерянно молвил Антипов и зачем-то положил на стол телеграмму.

Директор странно как-то посмотрел на него и вздохнул.

— Я приказал оформить необходимые документы. Поедете в командировку...

— В какую командировку?

— Пока возитесь с пропуском, время пройдет. Предписание и все остальное сейчас же получите у моего секретаря... — Он нажал кнопку, в дверях тотчас появилась секретарша. — Надежда Максимовна, документы Антипову готовы?

— Готовы.

— А с билетом как?.. Я звонил заместителю начальника дороги, просил...

— Все в порядке, Геннадий Федорович. Билет есть.

— На вокзал, Захар Михайлович! Поезд на Свердловск, если не ошибаюсь... — Он шарил глазами по столу.

— Через два часа, — подсказала секретарша.

— Собирайте, что там надо в дорогу, а на вокзал вас отвезут на моей машине. Надежда Максимовна, распорядитесь.

— Хорошо.

— Спасибо, — машинально пробормотал Антипов, засовывая смятый телеграфный бланк в карман.

В приемной секретарша выдала ему документы, объяснила, в какой кассе оставлен билет и, извинившись, напомнила, чтобы он не забыл там, на Урале, отметить командировку.

— Кто ж мне отметит, — засомневался Антипов.

— Зайдете к секретарю директора, она в курсе. Геннадий Федорович договорился.

Все сделалось как бы само собой, без усилий и хлопот с его стороны, и за это Антипов был особенно благодарен директору и всем, кто помогал, потому что он просто не смог бы ничего сделать...

Но что, что с матерью?.. Что же с ней такое стряслось?..

Нельзя сказать, что он очень любил жену. Нет. Пришла пора, вот и женился. А она была вполне подходящей невестой. Может, и не лучше, но и не хуже прочих. Не много счастья и радости выпало на ее долю — перед войной только-только начали обживаться по-человечески, мебель кое-какую купили, даже швейную машинку, — однако от лишних забот, необязательных мелочей он берег жену, сколько было возможно. Бывало, что и прикрикнет, не без того, дверью хлопнет, когда и не нужно бы, или шарахнет