Читать книгу - "Сначала женщины и дети - Алина Грабовски"

– Что случилось? – спрашивает она. Ее волосы заплетены в две длинные косы: она всегда заплетает их на ночь. Ей одиннадцать лет, но для своего возраста она маленькая и все еще носит ночнушки с кружевной каемочкой. В средней школе ей придется нелегко.

– О чем ты?

Она просто молча смотрит на меня.

– Не волнуйся, – говорю я, – все в порядке.

Она чуть-чуть прикрывает дверь.

– Почему у тебя мокрые волосы?

– Я ходила в душ у Оливии.

– Но ты принимаешь душ по утрам.

– Нет, это ты принимаешь душ по утрам, а я – когда захочу. – Она скептически смотрит на меня, но больше ничего не говорит. – Спокойной ночи, капустка, – отвечаю я. Ее так бабушка называла.

Она закрывает дверь, и я уже собираюсь уходить, как дверь снова открывается.

– Поспи со мной, пожалуйста, – просит сестра. – Не люблю грозу. – Мама говорит, что она слишком большая и не должна бояться спать одна, а нам нельзя потакать ее страхам.

– Конечно, – отвечаю я. Если мама спросит, скажу, что тоже испугалась грома.

Всю оставшуюся жизнь сестер почитали как героев, и по сей день мы вспоминаем их мужество двадцать пятого мая. Вот и сказке конец, а кто слушал – молодец.

Так вот что случилось: я была там. И она тоже.

Я вернулась домой.

А она нет.

После

Оливия

Вместо того чтобы сказать по-человечески, мама сообщает мне, что я опаздываю, шумно открывая гараж, отчего половина дома начинает дрожать и грохотать, как при сходе лавины.

– Ты можешь нормально сказать словами? – кричу я, высунувшись в коридор. – Просто скажи, что пора выходить! – Она же сама попросила найти Качельку. Отодвигаю подушки с рюшечками – Лила любит всякие девчачьи штуки, – и вот он, кролик, сидит, привалившись к изголовью. Мать уже много лет грозится его выкинуть, но так и не осуществила угрозу. Естественно, это ж не мой кролик. Будь он моим, я бы моргнуть не успела, как он отправился бы в мусорку.

Папа зовет меня, потому что, по словам матери, «я его больше слушаюсь». Она сказала это семейному психотерапевту.

– Да иду я, господи! – Хватаю кролика и бегу вниз по лестнице, изо всех сил топая ногами; будь проклята мать, ее график и обязательный «семейный досуг».

– А вот и она, – с нервной улыбкой произносит отец; значит, мать вот-вот прорвет. Она сказала психотерапевту, что мы с отцом «объединяемся против нее». Папа не ходит на эти сеансы: мать против.

Он открывает дверь гаража, и я вижу, что мама уже приготовилась выехать задним ходом на минивэне.

– Она думает, что тому, кто первым приедет в летний лагерь, дают призы?

– Не груби, – стиснув зубы, произносит отец. – Пожалуйста, не груби. Прошу.

Почему они всегда ведут себя так, будто я первая начала? Не понимаю.

Мать жмет на клаксон, будто нас тут нет, будто мы не видим, что она высунулась из окна с водительской стороны. Отец, самый жалкий подкаблучник во всем Массачусетсе, отмахивается, и на лице его написано «Господь, прошу, избавь меня от мучений». Он спешит к машине, но я нарочно иду медленно, спокойно и все это время смотрю в мамины темные очки. Я не вижу ее глаз, но знаю, о чем она думает: с тобой поговорим позже. Мы с ней вечно говорим позже. Она, кажется, не понимает, что эти разговоры ни к чему не приводят, ведь она лишь перечисляет события, которые, собственно, стали причиной этих бесед, а какой в этом смысл?

Я отодвигаю заднюю дверь и кидаю Качельку Лиле. Та уже сидит, пристегнутая в детском кресле, и сжимает в руках прописи, как положено примерной дочери.

– Ура! – она хватает кролика, обнимает его, утыкается подбородком между ушек, посеревших и покрывшихся твердой коркой от ее слюней. – Спасибо, Ливи.

Я пристегиваю ремень и закрываю дверь.

– Не за что.

– Ну что, едем? – Папа пытается изобразить радость, хотя мать выезжает на дорогу задним ходом со скоростью не меньше ста километров в час. – Лила, ты заведешь кучу новых друзей.

Лила засовывает в рот ухо кролика, а отец косится на мать – заметила? Но та даже не смотрит в зеркало заднего вида и думает лишь о том, как бы скорее выехать на трассу.

– Я нервничаю, – произносит Лила слюняво и гнусаво, теребя кроличье ухо во рту. Господи, какая гадость.

– Тебе уже девять лет! – выкрикивает отец, будто сообщая радостную новость. – Девятилетние дети не нервничают.

Мать прислушивается: она хочет, чтобы Лила выросла уверенной и ни в чем не сомневалась, она же ее идеальный ангелочек, которому предстоит воплотить все радужные мечты нашего семейства.

– Не бойся, – говорит она, глядя прямо перед собой. – Ты всем понравишься. – Лила в ответ молчит, и тогда мать оглядывается через плечо и видит кролика. – Вынь это у нее изо рта, Лив.

– Она тебя слышит. – Я легонько касаюсь запястья Лилы. У нее самые тоненькие и хрупкие ручки, до которых мне приходилось дотрагиваться. – Можно подержать Качельку?

– А ты нервничаешь? – спрашивает Лила. Изо рта у нее текут слюни.

– Да.

– Почему?

– Потому что останусь здесь одна.

Она вынимает игрушку изо рта и смотрит на нее.

– Я буду по тебе скучать.

– Нет, ты обо мне даже не вспомнишь. А когда вернешься, тебе будет что рассказать! – Я стараюсь изобразить радость, потому что на самом деле в ужасе, что мне придется провести три недели наедине с матерью и отцом. Когда Лила дома, она хотя бы оттягивает часть внимания на себя; мать распинается, какая Лила замечательная, и меньше думает обо мне, ходячей катастрофе.

– Держи, – Лила отдает мне Качельку, – он будет тебя защищать. – Я вытираю слюни с ушей рукавом и говорю «спасибо».

– Уилл, куда дальше? – нетерпеливо спрашивает мать. Мы приближаемся к съезду на трассу, и она ускоряется. – Я не знаю, куда ехать.

Отец нажимает на экран на приборной доске и вводит пункт назначения: лагерь Вавона для девочек, Ньюбери, Вермонт. В детстве меня отправили на ранчо к тете Джерри в Вайоминг, чтобы я «посмотрела, как люди живут», но я продержалась там всего четыре дня: лошадь лягнула меня в лицо и сломала мне челюсть. Мать, естественно, отреагировала так, будто я сама виновата, что попала под копыта. Почему нельзя было вести себя аккуратнее? – говорила она, принося мне миски с куриным бульоном, а я даже ответить ей не могла, так как мне нельзя было широко открывать рот.

А теперь вот мисс Лила едет в «самый престижный лагерь