Читать книгу - "Прощанье с Родиной (сборник) - Евгений Анатольевич Попов"

Писатель Гдов вспоминает Гертруду Стайн

— Писатель — он и есть писатель, он и есть писатель, он и есть писатель, как сказала бы Гертруда Стайн. И по-иному я себя охарактеризовать не могу. Ну, и писатель, нынче в этом нет ничего особенного, если не наоборот, — вывел Гдов.

Еще одна неудачная шутка Гдова

— Я бы в брокеры пошел, пусть меня научат, — снова сострил Гдов.

Гдову не нравится ни одна власть

— Это раньше в Союзе писателей было десять тысяч штыков партии, а нынче даже и не поймешь, что творится на этом идеологическом фронте, и Who is who[4], включая меня, который уж давно не отличает пораженье от победы. Ведь денег нынче писателям, которые считают себя настоящими, не плотют, а получают эти деньги, по мнению настоящих писателей, писатели ненастоящие, или, говоря словами поэта, «разнообразные не те». Особенно горько настоящим писателям, что писатели ненастоящие даже и не претендуют на то, что они настоящие писатели. Они весело рубят денежную капусту, стригут купоны и летают за счет издателей VIP-классом на международные книжные ярмарки, где красуются среди других ненастоящих писателей и просто уродов. Ведь при наличии родной советской власти настоящие писатели пользовались большим уважением в обществе, даже если работали в кочегарке, сидели в тюрьме или с треском вышибались за границу. Не говоря уже о том, чтобы духоподъемным образом влиять на народ официально, сочиняя, например, гимны во славу или борясь за мир во всем мире. А ведь был он, был короткий золотой век, дивный момент бабьего писательского лета, когда во время так называемой перестройки существовали еще советские деньги и цены, но уже ушла цензура, как караул, который устал. Новые кумиры из ранее диссидентствующих в рамках советского идеологического закона тоже тогда путешествовали VIP-классом, где на халяву давали сколько хошь крепкого алкоголя. Отчего творцов слова выносили из самолета прямо в Париж, Лондон, Амстердам или тот же Франкфурт, где они, очухавшись, повествовали доброму и доверчивому западному народу о горькой своей судьбине под игом проклятых большевиков, которые не допускали их к своему питательному свиному корыту, а жрали из него исключительно сами, вследствие чего и рухнул коммунизм.

Гдов подозревается в анархо-синдикализме

— Да ты мне целую лекцию прочел, — расхохотался Хабаров. — Может, ты анархо-синдикалист?

Гдов, оказывается, несет крест. Кто бы мог подумать!

— Я — анархист с монархическим уклоном, — огрызнулся Гдов. — Писатели думали, что они эдак вечно будут «пасти народы», однако времена опять изменились. Запад снова обиделся на русских, что они ведут себя как советские. Снова нарушают права человека вместо того, чтобы выдавливать из себя по капле раба, как велел доктор Чехов, автор этого урологического термина. Бумага вздорожала, халява кончилась, бывшие советские люди бросились выживать, писатели, кто не сумел пристроиться, обнищали. Дом Ростовых, где некогда правили бал гэбэшники и графоманы, шустрые жулики сдали под кабак, и теперь под ногами бронзового Льва Толстого жарятся шашлычки и играет блатная музычка. Продал невесть кто и кому знаменитую литфондовскую поликлинику, где вместо диспансеризации утомленных работников чернильницы и пера, за здоровьем которых (равно как и за мыслями) заботливо надзирало государево око, теперь лечатся неизвестные толстосумы, сопровождаемые звероподобными охранниками. Получается, за что боролись, на то и напоролись. Однако это совершенно не волнует НАСТОЯЩИХ настоящих писателей, — жирно подчеркнул Гдов. — Которые несут крест, не замечая его. То есть по-прежнему зарабатывают на жизнь чем придется.

Разоблачение Гдова

— Да-да, — поддержал его Хабаров. — Взять, например, тебя. Я, когда лежал в больнице, прочитал твою замечательную заметку в какой-то газете, которую нашел на полу. Здорово ты продернул с помощью лирического стеба этих самых нуворишей, окопавшихся на дрожжевом заводе. А только признайся, старик, что нет в этой заметке прежней твоей эманации и экзистенции. Сразу видно, что ты теперь пишешь за деньги исключительно всякую хрень.

«Рыгающий Джон». Рассказ Гдова

Гдов задумался и заколебался.

— Ну, почему? Мне, наоборот, кажется, что теперь, когда я перестал быть властителем дум и превратился в обычного московского стрючка по доллару строчка, я опять стал гораздо ближе к народу, примерно как в те времена, когда меня никто не знал. Вот хочешь, я на ходу сочиню рассказ. Он будет называться «Рыгающий Джон».

Гдов закрыл глаза и начал:

— Один человек, назовем его Джоном, всегда очень сильно рыгал, хотя пытался делать это тихо, как проколотая велосипедная шина. Джоном его звали не потому, что он был американец или еще кто-нибудь, а его так окрестили родители-диссиденты, которые воспитывались на «Голосе Америки», таковым пытались и его воспитать, да обломилось. Джон, как младший Ульянов, пошел другим путем, получил хорошее образование и стал постсоветским клерком, все время искал себе подходящее место в фирме, чтоб с окладом не менее пяти тысяч долларов в месяц, стал очень хитрый.

И вот, когда он в очередной раз подавал потенциальному работодателю свое безупречное резюме, чтобы поступить на высокооплачиваемую работу, связанную с легальной продажей чужих нефтепродуктов за рубеж, в него влюбилась секретарша шефа, от которой многое зависело. Начитанный Джон сразу же стал называть ее Лолитой. Новая его подруга ничего не знала о прежней жизни, путала имена генсеков КПСС, хвалила Че Гевару, сочувствовала партии национал-большевиков, но временно скрывала свои убеждения, обожала якобы Карину Хакудасю и рыжего Губайдуллина, чтобы буржуи не выгнали ее с работы.

Он, чтобы подольститься к этому юному существу, которого в определенном смысле можно было назвать девственным, много рассказывал ей о страданиях академика Сахарова, который изобрел большевикам водородную бомбу, но как только заговорил о правах человека, эти злодеи сослали его в город Горький (теперь — Нижний Новгород), где он объявил голодовку, а красные нелюди насильно кормили его жидкой кашей через зверский шланг, насильно засовываемый ему в ноздри!.. Не утаил он от нее и подробности выхода на Красную площадь семерки смельчаков, протестовавших против ввода советских войск в Чехословакию (август 1968 года). С горящими глазами слушала она его рассказ о разгроме самиздатского журнала «Поиски», лидер которого, призывавший вернуться к правильному марксизму, искаженному советскими коммунистами, был вынужден эмигрировать за границу. Она узнала от него про тюрьмы и психушки, ЖЭКи, райсоветы, парткомы и овощные базы, где академики перебирали, по манию все тех же большевиков,