Читать книгу - "Вся вселенная TRANSHUMANISM INC.: комплект из 4 книг - Виктор Олегович Пелевин"

Сердюков засмеялся.

– А что такое угол Кукера?

– Мы его вычислим специально.

– Как?

– Я придумал уже.

Сердюков хмыкнул и потер подбородок.

– Ты шутишь, нет? Болтать мы что хочешь можем, но угол Лукина в Москве отдельный институт считает… Это же государственное дело.

– Вот именно, – ответил Кукер. – А мы на него с зоны возьмем и поссым.

– Да меня за одно такое предложение самого крутить отправят, – сказал Сердюков.

– Поговори с Тоней, начальник. Что-то мне подсказывает, что она заинтересуется.

– Почему ты так считаешь?

– Ей для отчета надо, чтобы педали крутили. Ее начальству особенно. А какой там будет угол, это дело десятое.

Сердюков хотел уточнить, что именно Кукеру известно про майнинг на ветробашнях – но осекся. Некоторых вещей лучше не обсуждать вслух.

– Думаешь, братва согласится?

– А то.

– Почему?

Кукер по-блатному осклабился.

– Да ты не понимаешь, что ли? Угол Лукина вся Москва считает. Выйти крутить, когда он на шкале выставлен – это все равно как под куму лечь. А если ветробашню развернуть на угол Кукера, да так, чтобы братва об этом знала, совсем другое дело. Мы тогда с каждым оборотом педалей будем кумчасть петушить. По всем понятиям.

– А как ты этот угол Кукера высчитывать будешь?

– Смотри, – сказал Кукер, – у любой буквы есть порядковый номер. А – первая, Б – вторая и так далее.

– Ну?

– В круге триста шестьдесят градусов. Если сделать, например, угол четыреста градусов, это будет триста шестьдесят градусов плюс сорок. То же самое, что сорок, да?

– Вроде да.

– Дальше так. Я буду раз в неделю писать петушиный прогон. Вместе с братвой. Номера всех букв сложим в сумму и получим какое-то большое число. Потом вычтем из него триста шестьдесят. Ну, полный круг. Сколько насчитаем полных кругов, столько вычтем. А то, что остается – вот это и будет угол Кукера.

– Понятно, – сказал Сердюков и нервно потер подбородок. – А прогон какой? Вдруг за него неприятности?

– Я же говорю, каждую неделю новый будет. Про то, что петухи кумчасть вертели, и под мавав тоже не лягут. И так далее. Главное, чтобы тема была для кумчасти обидная и позорная. Например, такая: «крутим не для сук, а для честных арестантов».

– Это ж политический манифест, – покачал головой Сердюков.

– А кто докопается? Ну получим угол сорок два градуса, например. Или двадцать четыре. Какая тут политика? Просто другой угол. А братва будет знать, что мы на самом деле кумчасть петушим. Тогда все пацаны крутить выйдут.

– А как братва поймет, что это угол Кукера?

– Так на ветробашне снаружи угловой циферблат. Угол не спрячешь. А считать и в бараке умеют.

– Да, – сказал Сердюков. – Ты все продумал, я вижу. Только не факт, что Тоня согласится.

Кукер ухмыльнулся от уха до уха.

– Давай забьемся, что согласится? Вы с ней еще и грамоты почетные получите. Будут у нее в кабинете висеть.

– А кто еще твой прогон прочтет?

– Да никто. Угол посчитаем и сожжем.

– Ладно, – сказал Сердюков. – Сегодня поговорю.

* * *

Classified

Field Omnilink Data Feed 23/54

Оперативник-наблюдатель: Маркус Зоргенфрей

P.O.R Майор Тоня/Капитан Сердюков

Майор Тоня подняла глаза на Сердюкова.

– Он правда это предложил? Для блатных какая-то сложная мысль. Или вы надоумили, Дронослав Маринович?

– Чего сразу я? Я про этот угол Лукина даже тонкостей таких не помнил. Что его циферблат на башне показывает. Думал, угол секретный.

– Угол сам не секретный, – сказала Тоня. – Метод расчета секретный. Я в институте Лукина стажировалась, помню еще.

– Да? Вас потом сюда распределили?

– Сама пошла, – буркнула Тоня. – Чтобы в Москве карьеру делать, надо баночных родственников иметь. Здесь хоть кормят сытно.

– Ну как? Будем идею вниз передавать?

– Семь раз отмерить надо, – ответила Тоня и уставилась на бюст великого климатолога. – Курпатову надо одно – чтобы крутили. Тут Кукер правду говорит. С другой стороны, если про это в институте Лукина узнают…

Она махнула рукой.

– Я считаю, – сказал Сердюков, – сообщить Курпатову все же стоит. Пусть министерство с институтом сами этот вопрос решат.

– Думаете, они его друг с другом решать будут?

– А как же еще?

– А так, что отвечать по-любому нам придется. За то, что мало крутим – перед министерством. А за то, что угол не тот – перед институтом. Эти, в банках, никогда ни в чем не виноваты.

Сердюков помрачнел.

– Да, – сказал он, – так и есть. Только я Кукеру уже обещал, что мы доложим. Давайте попробуем, а дальше видно будет. Кто по ветряной линии ваш начальник?

– По такому вопросу надо лично к Курпатову, – ответила Тоня. – Министру.

– Министр ветрогенезиса в такие вопросы входит?

– Он еще как входит, – сказала Тоня выразительно. – Именно в такие. На кого, по-вашему, мы майним? Тут как раз других посвящать не стоит. Только напрямую.

– Ну так пишите рапорт.

– Какой еще рапорт, – вздохнула Тоня. – Я сейчас по правительственной спецсвязи попробую. С тегом «отказ от крутилова». На такие запросы он трубку сразу берет.

– Какую трубку?

– У них там в раю у всех трубки. Симуляция такая. Три телефона для связи. Отец, Сын и Дух. Как у Михалковых-Ашкеназов когда-то. Ну, баночная традиция.

– Я ни слова не понял, – сказал Сердюков.

– И ваше счастье.

– Вы по телефону с ним общаться собираетесь?

– Я – по импланту. По спецканалу. Это Курпатову в симуляции будет казаться, что он со мной по телефону говорит. Помолчите минуту. Я уже в системе.

Она налила стакан воды из графина, выпила, откинулась на спинку стула и замерла.

Я немедленно переключился на Сердюкова – наблюдение во время переговоров могла засечь система безопасности. Все-таки сердобольский министр и баночный генерал. Спокойней было следить с другой точки.

Сердобольская спецсвязь через имплант «TH INC», думал Сердюков. Как говорил Витгенштейн, строго проведенный трансгуманизм совпадает с чистым сердоболизмом и обратно. Ну не говорил, хорошо. Сказал бы, если бы дожил до банки. Хотя бы для того, чтобы эту банку заслужить.

Мысли Сердюкова, совершенно для меня бесполезные, казались прозрачными как воздух в ясное утро. Может, дело было именно в их бесполезности? Омнилинк даже разобрал фамилию – но смотреть, кто этот Витгенштейн, я не стал. Наверно, какой-то сердобольский философ.

Майор Тоня, похоже, уже говорила с начальством – и беседа складывалась удачно. Тоня расслабилась, вся как-то размягчилась, а потом ее лицо поочередно выразило мольбу, испуг (но радостный) и самое настоящее счастье.

Минуту или две она лучилась как новогодняя елка, а затем из-под ее закрытых век потекли слезы – и катились по щекам так долго, что Сердюков задался вопросом, не специально ли она пила перед разговором воду. Когда слезы иссякли, Тоня сделала несколько гримас, возвращая себе контроль над мышцами лица, и открыла глаза.

Сердюков галантно подал ей бумажную салфетку.

– Благодарствуйте, – сказала Тоня и промокнула лицо.

– Пообщались?

– С самим, – кивнула Тоня. – С министром ветрогенезиса.

– И что он сказал?

– Дал добро. Велел только, чтобы информация за пределы колонии не выходила.

– Да как же этих