Читать книгу - "Энтомология для слабонервных - Катя Качур"

на спину, Аркашка успел заметить, как соперник тоже летит в противоположную сторону. Толпа мальчишек растаскивала драчунов, а тренер Егорыч на дорожке дал знак к началу забега. Недовольные поединком вничью, пацаны вновь уселись на лавки, бурча и сплёвывая на землю красную слюну. Аркашка хотел было сказать ещё что-то едкое обидчику, но его взгляд вцепился в Ульку, и оторваться от увиденного было уже просто невозможно. С финальным свистком она просто выстрелила со своего места, как пружинная кукушка из часов, и понеслась, с новой секундой всё больше отдаляясь от толпы. Каждый толчок её фарфоровой ноги был удивительно дерзким, будто она давала пощёчину земле, а та, ничуть не обижаясь, шутя целовала её пятки. Ветер играл с Улькой в одной команде, он выбрал себе любимицу и нёс её вперёд, в то время как всех остальных тормозил воздушными ручищами. Аркашка открыл рот, из левого уголка по подбородку стекала струйка крови, глаз стремительно опухал и мешал видеть чудо. Но, не чувствуя боли, он вскочил со своего места и размахивая руками, закричал что есть мочи:

– Буль-ка! Буль-ка! Буль-ка!

Стадион подхватил придуманное имя, и на сотни голосов – мужских и женских, писклявых и басовитых, звонких и хриплых, мелодичных и каркающих скандировал:

– Буль-ка! Буль-ка! Буль-ка!

Остальные стайеры, отставая на полкруга, являли собой простых смертных с обычными земными способностями. Они бежали, кто красиво, кто смешно, кто задорно, кто угрюмо, но неизменно по-людски – с бусинами пота на лбу, с мокрыми подмышками, с красными от натуги лицами. В конце плелась Зойка. Измождённая, неуклюжая, забитая. Каждый шаг давался ей с трудом, нескладная фигура, выструганная без любви к спорту, то и дело спотыкалась, с маленького носика свисала огромная горячая капля. Аркашке было больно на неё смотреть. А Севка, с кровавой переносицей и распухшей щекой, усиливая эту боль, заорал что есть мочи:

– Зойка, сыре саг! Зойка, сыре саг!

И послушные трибуны также подхватили его кричалку:

– Зойка, сыре саг! Зойка, сыре саг!

– Зойон, просто уйди с дорожки, – пытался заглушить гул стадиона Аркашка, – просто уйди с дорожки!

Но Зойка тащилась, второй круг, третий, четвёртый. На пятом её нагнала Улька, которая уже завершала свою дистанцию, и подхватила под мышку. Перед последним Улькиным рывком тренер с ребятами быстро натянули красную ленту, предназначенную для главной бегуньи. Но главная бегунья притормозила на финишной прямой, волоча за собой навязшего в зубах, беспомощного «подкидыша». Пятый Зойкин круг в противовес восьмому Улькиному выжал из Макаровой все силы. Она повисла на своей фаворитке, обречённо загребая ногами пыль, а припадочным ртом – воздух. Улька с усилием вытолкнула её вперёд себя и, падая грудью на грунт, Зойка сдёрнула-таки красную ленту.

Стадион взорвался. Аркашка, восхищённый Улькиным поступком, захлопал в ладоши. Трибуны подхватили аплодисменты тяжёлым эхом. Достав из-под лавки довольно потрёпанный в ходе драки пучок шалфея, Аркашка кинулся к победительнице.

– Твоя стрекоза летала, как сумасшедшая, – смущённо сказал он, вручая букет чемпионке. – Пусть отдохнёт на любимых цветах.

– Ну что ты, – Улька опустила лицо в нежнейшие сиреневые соцветья, – моя стрекоза мечется только рядом с тобой. Когда я бегу, она спокойно спит на стебельке.

И, оставшись бледнощёкой после восьми кругов по стадиону, на этих словах она густо покраснела…

* * *

Высоченный, жилистый тренер Сергей Егорыч пытался протиснуться между влюблёнными, судорожно тряся секундомером.

– Аркаша, восемь минут тридцать секунд! Это почти мировой рекорд, Аркаша! Скажи этой дуре, что ей надо идти в спорт! Не в учителя, не в инженеры, а в спорт! Слышишь? Да услышьте меня, идиоты!

Аркашка, не вникая в цифры, кивал и обещал, что разберётся. Улька смеялась, обнажив жемчужные зубы. Зойка справлялась с жуткой тахикардией, отдирая от груди прилипшую красную ленту.

– Зойон, ты превозмогла себя. – Гинзбург приобнял её за плечи. – И ты действительно заслужила эту ленту.

– А почему ты в крови? – наконец отошла от эйфории Улька.

– Да так, с Севкой подрался. – Аркашка смущённо вытер губу белой рубашкой.

– Надеюсь, из-за меня? – Улька кокетливо закатила глаза.

– Ну конечно! – соврал Гинзбург. – Какие ещё могут быть причины для драки?

И лишь под конец соревнований к счастливой, пылающей Ульке подкатил вонючештанный Севка. Он нагнул к её уху опухшее лицо со сломанной переносицей и, тщательно пытаясь выговорить буквы, произнёс:

– А Аркаска-то всё наврал. Дрался он не из-за тебя, а из-за Зойки. Один ноль в пользу хоронилки…

Музыка

В проёме между печкой и стеной торчали зимние сапоги – огромные, с белым фетровым верхом и ступней, обшитой коричневой кожей. «Обсоюзные» называли их внутри семьи и приравнивали к генеральским. Улька с кульком манки в руках хитро посматривала то на мощные бурки, то на их хозяина – старшего брата Саньку. Санька сидел на кухне и толстыми неуклюжими пальцами перебирал кнопки гармони, воспроизводя что-то лирическое, рвущее душу и гланды.

– Чё, в кино захотела? – добродушно спросил он, не отрываясь от инструмента.

Она закивала, заулыбалась, хватая сапоги-бурки и распушённую рыжую щётку.

– Ты ж уже их три раза чистила за лето. До зимы-то ещё полгода, белее ангела будут, – засмеялся брат, обрывая мелодию и ставя гармонь на стол.

– Да тут с прошлого раза одно пятнышко оставалось, я его дочищу манкой, а то некрасиво, – оправдывалась Улька. – Двадцать копеек всего.

– Ладно, держи. – Санька вынул из кармана брюк мелочь и со звоном положил на столешницу. – Только ещё кирзачи протри, я вчера на свиноферме навоз грузил.

* * *

Санька – громадный, большерукий парень – был старше на четыре года и в свои восемнадцать, как и отец, крутил баранку на трёхтонном ЗИСе. С малолетства сидел в папиной кабине, хорошо дрался и горланил песни. Горланил ладно, залихватски, танцуя при этом вприсядку и хлопая себя по груди и бёдрам. Как-то в деревенскую школу из города приехала учительница музыки – Евгения Арнольдовна. Тоненькую, хрупкую, ростом меньше Саньки-пятиклассника, её сразу стали звать просто-нежно-развязно – Женечка. За искреннюю синеглазость и любовь к конфеткам-подушечкам, которые она постоянно гоняла за щеками, становясь похожей на юного недокормленного хомяка.

Женечка собрала хор, составила репертуар из пионерских песен и стала искать солиста. Назначила каждому ученику время у старенького пианино, играла лёгкую мелодию и просила воспроизвести голосом. Санька ко времени не пришёл. Он был троечником, занимался как бог на душу положит и смущался молодой красивенькой училки. Но однажды она застукала его в коридоре, распевающим песенку герцога из оперы «Риголетто» Верди. Санька прогуливал алгебру, в пространстве между кабинетами никого не было, и он смешно корчил рожи, пучил глаза и в прыжке исполнял неуклюжий