Читать книгу - "Луна днем - Виктор Викторович Конецкий"

— Спасибо, Надя, я подумаю. — Ему хотелось спросить, почему она не выкинула ту открытку с голыми деревьями и морем, но так и не решился.

Надя, не глядя на Алексея, прошла к дверям, остановилась на пороге, но потом вышла, так и не обернувшись.

Был первый час ночи. И, как часто бывает в безлюдных служебных комнатах по ночам, Алексею вдруг показалось, что вещи — глобус, аквариум, шкафы с тетрадями — смотрят на него, потревожившего их покой в неурочное время, с недоумением и осуждением.

Он подошел к глобусу и крутнул его. Материки и океаны слились на экваторе в сплошную, пеструю полосу.

— Что же делать, а? — Странно звучит голос, когда человек разговаривает сам с собой в пустой комнате. Как будто говорит кто-то чужой, спрятанный. Алексей больше не стал говорить вслух.

Что будем делать? Наденем шинель и отправимся на мурманский поезд. Вот так. Волки нас не съедят, а откладывать расставание незачем. Только раскиснешь от этого. Вернее, ты уже раскис. Какая-то пакость начинает щипать глаза, а это уж совсем недопустимо для такого морского волка. Ничего. Ничего, все пройдет. Ты же не из тех, кто жалуется на тяжесть наказания, если виноват. А ты виноват. И вот некому волноваться о тебе, ждать, бегать в пароходство и узнавать о далеких штормах, в которых болтается твое судно, и слать радиограммы...

Алексей покрутил пуговицу на кителе — она едва держалась. Он оторвал ее, швырнул в угол и подошел к аквариуму. Рыбы чуть шевелили хвостами.

— Мерзнет акулье племя, — решил Алексей и перетащил столик с аквариумом ближе к печке. Потом стал надевать шинель.

Может быть, воспользоваться приглашением и остаться до конца отпуска здесь? Колоть Наде дрова, носить воду, по вечерам приходить к ней пить вино и чай, слушать вместе с ней музыку. И все говорить, что любит ее и что они будут обязательно счастливы, если соединят свои судьбы. И, может быть, Надя забудет прошлое и поверит ему...

Нет, лучше просто уйти сейчас, ночью, и пусть Надя слышит, как он уходит, пусть решает сама и сразу.

Он спустился вниз, тяжело прошел мимо ее комнаты и хлопнул входной дверью.

Сильно морозило. Белые дымки медленно и бесшумно поднимались над домами. Черное небо мерцало звездами. Ночная тишина промерзших лесов и снежных полей была вокруг. Только пронзительно стонал наезженный снег дороги под ногами, да где-то с подвывом лаял пес.

Алексей шел медленно. Он все еще не верил, что через час уедет отсюда. Он ждал: вот сейчас сзади запоет и засмеется снег под ее валенками. Надя выбежит за ним и крикнет: «Подожди, подожди еще, Алексей!» Поэтому он шел медленно и все прикидывал по времени: вот она оделась, поднялась в учительскую, увидела, что он ушел совсем, вот выбежала на улицу...

По-прежнему была вокруг ночная тишина, и даже стала она еще глубже, потому что пес перестал выть и лаять.

У опушки леса Алексей обернулся. Дорога была пустынна. Только, увязая в сугробах, шагали вдоль ее обочины молчаливые столбы и тащили к редким огонькам поселка мохнатые от инея провода.

«Может, она все же слышала, как я ушел?» — подумал Алексей. И остановился.

С озера дунул ветер. Зашуршала и стихла поземка.

1956

ПО СИБИРСКОЙ ДОРОГЕ

Почему он все-таки согласился ехать? А кто его знает почему! Он двадцать раз сказал Хрумилину, что не поедет. И при этом двадцать раз хватил кулаком по хлипкому столу в прорабке. От этих ударов стол качался и будто приседал на сосновых ногах, потому что кулак у Боярикова — дай бог каждому.

В начале разговора со старшим прорабом Бояриков совершенно твердо знал про себя, что никуда больше не стронется. Хватит! Не может человек за сутки проехать по таким дорогам чуть ли не полтысячи километров и не спать две ночи подряд. Нужно? Нужны изоляторы на шестом участке? Мало ли... По всей стройке что-нибудь нужно. При чем здесь он, Бояриков?

— Это надо. Тебе это по силам. Ты должен сделать. Я в тебя верю, — сказал ему Хрумилин.

Начальник — хитрый человек, знает, как разговаривать с настоящими шоферами. Но и Бояриков не лыком шит.

— Я благодарю начальство за доверие, — ответил Бояриков, — но человек должен спать каждый день. Особенно, если у этого человека фашисты прострелили лопатку, а другая пуля и до сих пор сидит у него в ягодице. Это надо учитывать. Пружины в шоферском сиденье из стали сделаны. И если пружина давит тебе на пулю, а ты ведешь целые сутки семитонный МАЗ по таежной дороге...

На дороге показались слабые в сумерках огни многочисленных фар. Грохоча моторами, навстречу шла колонна бульдозеров. Бояриков перекинул ногу с газа на тормоз. Эти трактористы несолидный народ, и надо держать ухо востро, когда расходишься с ними на крутом повороте.

Сумерки зимнего вечера уже скрадывали очертания далеких, заросших тайгой холмов. Там — за холмами, у горизонта — начинался шестой участок.

Исполосованная узором шин и траков, взлетала на увалы и опадала в лощины дорога.

Ровно урчал дизель МАЗа. Тепло от него приятно окутывало ноги, пробиралось под застежки меховых унт. Зато в разбитое стекло дверцы задувал ледяной жесткий ветер. Ветер поднимал с наста снежную пыль, и она секла левую щеку. Конечно, стекло нужно бы давно вставить, но Бояриков все равно ездил, всегда опустив его и высунув локоть за дверцу кабины. Так ему казалось удобнее. Мороз, правда. Но к морозу не привыкать.

Вчера в пять утра Бояриков начал свой рабочий день. Начал с того, что отпаивал и опохмелял мотор горячей водой. Потом лазал под брюхом МАЗа и ругал все начальство, какое есть, отборными словами. Он сам регулировал тормозные оттяжки. Сам, и на тридцатиградусном морозе. А положено это делать механику и в теплом гараже. Сейчас на строительстве электропередачи Иркутск—Братск работает тысячи полторы машин, и нет ни одного приличного заводика для профилактики. Что это, порядок? Нет, не порядок...

Потом он выехал в первый рейс на Тулун за проводом и тросом. Через месяц начнется весна, и тогда по этим дорогам не пройдет ни одна машина. Везде все нужно срочно. Срочно, срочно, срочно... «Строительство Братской ГЭС останется еще на год без тока, если вы, шоферы, не успеете до весны