Читать книгу - "Комод с цветными ящиками - Оливия Руис"

Мы едем через Пиренеи, и я всю дорогу сижу не поднимая глаз, глядя на свои колени. Затерявшись в эротических мыслях, я не замечаю, как пролетают километры. Названия станций, которые я так боялась услышать вновь, доносятся словно сквозь сон. Голос Пепиты сливается с ними, слабеет, как будто ребенок разжимает пальцы, один за другим, выпуская спасательный круг, и вот наконец уже сам, без поддержки ныряет в большой бассейн. Пепита не спасет меня. Как и ее не спасет мысль о том, что сын отомщен. Пепиту убивает знание, что сын никогда не вернется. Я слишком хорошо это понимаю. Это – и то, что ее собственное участие в тех событиях определило путь Рафаэлю, привело его туда, где он оказался. Нести такой груз тяжело… Возможно, я буду спасена, если пойму, наконец, откуда я родом. И встреча с теми, кто расскажет мне больше о моей истории, наверняка поможет.

* * *

Это мое второе возвращение. Первое уничтожило всякую надежду на то, что меня здесь примут. Я давно оплакала возможность стать одной из них. И на этот раз при мысли о возвращении в Испанию я чувствую себя спокойнее. Избавившись от потребности быть ею принятой, я собираюсь насладиться всем, что она может дать, всем, что так сильно отзывается во мне. Терять больше нечего. Пепита заставила меня почувствовать себя сильной. Я не хочу окончить свои дни, как она, замкнувшись в горьком молчании. Не хочу, чтобы безумие поглотило меня, а алкоголь сжег, как сжигает ее.

Километры пролетают мимо, месть Пепиты выскальзывает из моих рук. Но месть за Хуана остается в моих ладонях; и она заключается в том, чтобы жить эту чертову жизнь за него. Я улыбаюсь. Чтобы Хуан видел. Надеюсь, он будет рад, что его мама продолжает жить.

Пересадка в Барселоне. Боже, как я любила этот вокзал… До того как разлучить меня с теми, кого я люблю, он говорил о том, что все возможно.

* * *

В Мадриде кузен Рафаэля Майсель ждет меня на платформе. Они так похожи, что я замираю на месте. Майсель такой же мужественный, как и Рафаэль. Уверенная походка, крепкое тело. Длинные черные кудри обрамляют лицо, спадают на шею. Неужели он и правда настолько безумен, что сможет довести до конца locura[72] Пепиты? Нет, не думаю. Скорее всего, он защищает ее, как и я, и здесь он, вероятно, только из чувства долга перед семьей. Ворот его рубашки расстегнут, виден медальон святой Риты, покровительницы музыкантов. Я думаю, что нахожусь там, где нужно. Тогда, когда нужно. Это глупо, но мне нравятся знаки, благодаря которым кажется, что самый обычный момент может стать важным, поворотным. Поэтому я часто сама их придумываю. Но этот медальон реален, и в этом совпадении я вижу красивое предзнаменование.

Однако стоит Майселю заговорить, и наваждение исчезает. Он не так изящен. Не так поэтичен, как Рафаэль. Но что-то в нем привлекает меня. Чувство, что я понравилась ему с первого взгляда? Его яркая мужественность, которая сразу дает чувство защищенности? Или что-то еще… Он незаметно выпячивает грудь, втягивает живот, я вижу в этом проявление его уязвимости, и это меня забавляет. Эхо переходного возраста? Необходимость вновь и вновь подтверждать свою мужественность? В этом есть что-то детское, добавляющее глубины этому грубоватому молодому мужчине. Так трогательно.

Я буду жить у Майселя. Всего три месяца, потом его жена вернется с детьми из Франции. В Испании по-прежнему царит нищета, но на душе у людей стало легче. Уже после первой прогулки мне становится так хорошо – не как дома, но почти. Кажется, меня считают красивой, а легкий французский акцент придает мне иностранный шарм. Воспоминания тела, вырвавшиеся из коробки, которую я открыла в пути, возможно, заставляют людей тянуться ко мне. Путешествие внутрь меня самой, вероятно, добавило румянца на щеки, и я хорошо выгляжу.

В первый день я возвращаюсь поздно. Я блуждаю по улицам, ловя знаки внимания, улыбки. Это так приятно. Не нужно заботиться о ребенке, здесь нет Андре, который меня не любит, нет Леоноры и Мадрины, которые стали бы судить или контролировать меня, я не чувствую на себе тяжесть гневного и молящего взгляда Пепиты, меня не гнетет ложное обещание, которое я дала ей.

В тот вечер, сидя на террасе кафе, я выпиваю два бокала вина, несколько мужчин подходят ко мне поговорить. Не могу поверить. Безразличие Андре убедило меня в том, что я никто. Убедило настолько, что я решилась уехать. Я даже перестала верить в то, что могу быть матерью. Для такой неопытной, как я, два бокала – это чересчур. Но, к счастью, мне удается сохранить лицо перед Майселем.

Впрочем, он тоже выглядит не слишком свежим. Я предлагаю приготовить ужин, он едва заметно кивает. У Майселя есть газовый баллон, электричество ему не по карману. Окна распахнуты, чтобы поймать хоть немного света от уличных фонарей, но готовить при таком освещении не получится. Чтобы хоть что-то видеть, пришлось расставить свечи по всей кухне. В их свете Майсель кажется мне таким красивым.

Это, конечно, не то, о чем следует думать, я гоню неуместные мысли прочь и начинаю чистить картошку. Я чувствую, что Майсель смотрит на меня, и не хочу, чтобы он что-то прочитал по моему лицу. Я чувствую себя живой. Но здесь нет никого, кому нужна была бы эта сила, которая, я знаю, способна превратить железо в золото. Склонившись над картофельными очистками, я продолжаю мечтать, и тут Майсель вырывает меня из сладкого мира грез.

– Понимаю, почему ты понравилась моему брату.

Я удивлена и молча жду продолжения. Но следующие слова он произносит не скоро.

– Да, у нас, как правило, привлекательность и скромность редко встречаются вместе. В тебе есть и то и другое. По чуть-чуть от всех женщин – немного того, что сводит с ума, немного того, что не дает спятить.

Я не умею принимать комплименты, чувствую, как краснею, и это запускает мой защитный механизм:

– Откуда ты знаешь? Мы знакомы всего семь часов…

– Знаю, и все. Хочешь бокал вина?

– Да.

Искра между нами добавляет напряженности разговорам, выжигает кислород из воздуха. Вино не помогает. Впервые мои тело, сердце и голова не согласны друг с другом, и это даже не странно. Я все отчетливее чувствую, как Майсель сдерживает нарастающее в нем желание, и ощущаю себя все более живой. Подобно Пиноккио, я становлюсь настоящей женщиной, из плоти и крови, после того как была куском дерева, с которым и обращались соответственно.

Еще два бокала, и я уже плохо понимаю, что готовлю, да мне, в общем, и все равно. Я все с большей готовностью смеюсь над словами Майселя, наконец отпускаю себя, чтобы насладиться моментом. Ни вчера, ни завтра больше не существует. Майсель проходит у меня за спиной, и вдруг хватает меня за бедра и стискивает их. Я не отталкиваю его. Он поднимает руки к моей груди. Мое дыхание учащается, становится прерывистым. Я не прикасаюсь к нему. Я кукла, но не тряпичная, не безвольно повисшая в его руках, нет, скорее, незаметно поддающаяся. Мои руки ведут себя примерно, но вся моя кожа жаждет продолжения. Майсель прижимается ко мне, и ягодицами сквозь одежду я чувствую его эрекцию. Его речь груба. Все происходит очень быстро, по-звериному, но не бесконтрольно. Эта обузданная грубость для меня нова, но мне нравится чувство безопасности, которое она дает. Нравится подчиняться.

Майсель жаждет увидеть мое наслаждение, и это приносит мне чувство покоя. Его желание видеть, как я теряю контроль над собой, означает, что он не так-то прост. Он понял, что мне нужно, почти сразу после того, как я сама это осознала, и теперь кажется мне