Читать книгу - "Мемуары Дьявола - Фредерик Сулье"

День за днем воспитанницы, к которым я привыкла, покидали монастырь, возвращаясь в свои семьи; их заменяли другие, но уже не моего возраста. Я старалась, сколько возможно, оставаться ребенком, лишь бы не чувствовать себя одинокой; но никто не взрослел вместе со мной – в пятнадцать или шестнадцать лет девочки уезжали домой, и к девятнадцати годам я казалась себе слишком долго топтавшим эту землю стариком, подле которого один за другим поумирали все друзья и близкие. Хоть я и была еще совсем юной, все мои воспоминания о детстве принадлежали только мне одной, и я была лишена возможности обратиться к кому-либо со сладостным вопросом: «А помнишь?»

К тому времени я испросила и вскоре получила милостивое разрешение принять обет послушницы; тогда же в монастыре появилась Жюльетта.

– Жюльетта? Кто она такая? – спросил Луицци.

– Жюльетта – мой единственный друг на этом свете, если не считать Софи…

– Она тоже родом из Тулузы?

– Не знаю; она дочь одной бедной вдовы, госпожи Жели, жившей, кажется, в Отриве. Вдова держала галантерейную лавку, выдавала на время книги, но прибыль от ее коммерческих начинаний была столь мизерной, что, не надеясь обеспечить дочери более или менее подходящее существование, она пристроила ее в монастырь, ибо госпожа Жели и ее дочь происхождения были благородного, и Жюльетта предпочитала добровольную обездоленность монастырской затворницы бедности в миру и зависимости от людей, которые всю жизнь унижали бы ее своей грубостью.

Однако решение это, похоже, недешево ей далось – когда я впервые увидела ее, она поражала бледностью, грустью и страдальческим видом; почти сразу я почувствовала к ней самый живой интерес. Я так надеялась на дружбу…

Среди послушниц конечно же попадались и мои сверстницы; но, надо сказать, что те, кто готовился посвятить себя служению больным и увечным, в большинстве своем были деревенскими девицами, невежественными и неотесанными, а те, кто собирался получить образование в качестве воспитанниц, уже задирали нос и кривили губы в разговорах со мной, и я не знала, с кем разделить беззаботный смех и кому довериться в печали. О такой подружке, как Жюльетта, я только мечтала. Она всего на два года превосходила меня по возрасту, хотя по прибытии в монастырь выглядела еще старше из-за бледности и худобы. При первой встрече она мне не очень-то понравилась, а вернее, даже внушила какой-то страх. Ее небольшие глазки как будто обладали свойством пронизывать собеседника насквозь, проникая в самую душу, а светлые рыжеватые волосы делали ее внешность крайне вызывающей. Несмотря на высокий рост и худосочность, ее движения отличались медлительностью и мягкостью; казалось, вся ее жизнь заключается в огненном взгляде, а все чувства – в улыбке, нежной или ироничной, смотря по настроению, перепады которого поначалу ставили меня в тупик. Наши отношения сложились не сразу, но прошло немного времени, и мы пришли к взаимопониманию, а когда я узнала историю ее жизни и рассказала о моей, мы поклялись друг другу в вечной и нерушимой дружбе. Она несла сладкую надежду для меня и утешение для Жюльетты. Ко мне вернулась прежняя безмятежная доверчивость, а ее здоровье вскоре совершенно поправилось. Еще более я полюбила ее, когда заметила, с какой суровостью относятся к ней настоятельница и святые сестры, и порой мне удавалось смягчить их чрезмерно жесткое обращение, причиной которого конечно же являлась бедность Жюльетты.

Жюльетта отвечала мне сторицей; если я забывала о какой-либо послушнической обязанности или в чем-то нарушала строгий монастырский устав, она ловко покрывала мои грешки, спасая таким образом от нелегкой епитимьи или же от куда более неприятного наказания – исповедоваться и просить прощения у настоятельницы. Наша искренняя и святая привязанность не знала границ; я не скрывала от нее ничего, ни вещей, ни мыслей, любое мое желание она воспринимала как свое. Однако однажды я засомневалась, что она действительно любит меня так сильно, как о том говорит. Утром она получила письмо от матери и проплакала весь день напролет. Тщетно я выспрашивала ее о причине слез – она упорно отнекивалась. Уже вечером, на прогулке в саду, я с такой настойчивостью умоляла ее поведать мне о своих печалях, что в конце концов Жюльетта не выдержала:

«Зачем тебе знать о несчастье, если ни я, ни ты ничем не можем помочь? Ведь беда обрушилась на мою матушку…»

«Но что случилось?»

«Ты все равно не поймешь, – плакала Жюльетта, – ведь ты ничего в жизни не видела, кроме монастырских стен… Матушка неосторожно поручилась за одного мошенника, а он ее обжулил…»

«Речь идет о переводном векселе?» – откликнулась я.

Жюльетта взглянула на меня со столь неподдельным изумлением, что, несмотря на всю ее боль, я не удержалась от смеха.

«Откуда ты знаешь такие слова?» – спросила она.

«Ты забыла, что, прежде чем попасть сюда, я жила в доме господина Дилуа и, хоть и была еще совсем ребенком, выполняла определенную работу в конторе торговой фирмы, которой управляла моя приемная мать?»

– Помню, помню, – прервал рассказ Каролины Луицци, – этакое прелестное дитя за огромным письменным столом с весьма проказливым видом пишет накладные под диктовку Шарля.

– Бедный Шарль! – грустно вздохнула Каролина. – Он тоже погиб!

– Да-да, бедный Шарль, бедный мой братишка… – нахмурился барон, подавленный тягостным воспоминанием об ужасном событии, которое, как и многие другие, представлялось ему делом его рук. Но тут же, словно желая побыстрее избавиться от невеселых мыслей, он поспешно спросил: – И что же было дальше?

– Так вот, – продолжала Каролина, – действительно, речь шла о переводном векселе, который почтенная госпожа Жели не могла оплатить, и ей угрожал арест всех ее товаров с последующей распродажей. В сумме убытки составляли около тысячи двухсот франков.

«Как! – возмущенно крикнула я Жюльетте. – Что же ты сразу мне не сказала! Ведь я могу дать тебе эти деньги».

«Мы не нуждаемся в подачках», – ответила Жюльетта с несколько задевшей меня спесью; но я тут же мысленно простила ее, забыв об обиде.

«Если ты не хочешь принять их в дар, я могу одолжить тебе эту сумму», – предложила я.

«О! Как я тебе признательна! – вскричала Жюльетта и вдруг замялась. – Но… Нет, это невозможно. Если об этом узнают в монастыре, то один Бог знает, что об этом скажут! Наплетут, что я выклянчила у тебя подачку, употребив во зло нашу дружбу… Нет, ни в коем случае!»

«И из боязни дурных сплетен ты откажешься выручить матушку?»

«Бедная моя, несчастная матушка! – разрыдалась Жюльетта. – Ну почему я не могу ничем ей помочь… Даже какую-нибудь безделушку заложить и то…»

«Но ведь у меня есть деньги», – уговаривала я ее.

«Нет, нет, – твердила она, – настоятельница назовет это вымогательством и жестоко накажет меня, если я соглашусь».

«Она ничего не узнает».

«Это невозможно».

«Уверяю тебя, мы сделаем все в тайне».