Читать книгу - "Мемуары Дьявола - Фредерик Сулье"

На следующее утро я проснулась поздно; в комнате, кроме меня, никого не было. Желая одеться, я не обнаружила своего послушнического платья; на стуле висел только вчерашний праздничный наряд. Я позвала Жюльетту, но она, видимо, была внизу, в магазинчике матери, и не слышала меня. Одевшись как могла, я спустилась на первый этаж и, необдуманно войдя в торговое помещение, лицом к лицу столкнулась с юношей, несшим в руках кипу книг. От стыда и неожиданности я не нашла ничего лучшего, как стремглав убежать куда-то в подсобку. Жюльетта, в обычном монашеском одеянии, последовала за мной.

«Что ты сделала с моим платьем?» – спросила я ее.

«Ничего. Оно в комнате…»

«Но я его не нашла!»

Жюльетта рассмеялась:

«Трудно найти то, что не очень-то хочется искать!»

«Но я клянусь…»

«Я что, похожа на мать-настоятельницу? Меня-то не проведешь, хоть сто раз поклянись! Одно из самых привлекательных преимуществ свободы – в избавлении от ужаснейшего греха, лицемерия. Если не превращать в смертный грех малейший проступок, то нет нужды покрывать его ложью. Тебе так понравилось мое платье, и ради Бога – носи его, это же не преступление!»

«Нехорошо, Жюльетта, подозревать меня во лжи; пойдем вместе наверх, и ты убедишься…»

«Подожди минутку, – откликнулась Жюльетта, – мне нужно выдать господину Анри книги».

Она упорхнула, и я поднялась обратно в нашу комнату. Обыскав все закоулки, я так и не нашла своего послушнического платья. Решив дождаться какого-либо разумного объяснения этому странному исчезновению и не зная, чем заняться, я подошла к зеркалу и почти что против воли начала копировать жеманную осанку, улыбки и взгляды Жюльетты, быстро позабыв в этой игре о своей заботе.

«Очень мило, – хихикнула неслышно вошедшая Жюльетта. – Если бы господин Анри увидел тебя сейчас, он нашел бы тебя еще более очаровательной».

Я смутилась чуть ли не до слез.

«Ну что ты, что ты, – добродушно рассмеялась Жюльетта, – давай поищем вместе; если честно, мне очень хочется, чтобы ты нашла свою рясу. Дурно с моей стороны, не правда ли? Но в этих мерзких черных юбках я выгляжу рядом с тобой вылитой уродиной, просто завидки берут!»

«Ты чокнутая!» – обняла я подругу.

Сообща перевернув всю комнату, мы так ничего и не нашли. Жюльетта начала терять терпение, когда появилась госпожа Жели, объяснившая нам, что произошло. Оказывается, служанка, желая вычистить мою одежду, опрокинула на нее лампу с жиром, и пришлось госпоже Жели нести ее прачке. Она грозилась немедленно выгнать служанку, не пожелавшую сразу признаться в своей небрежности, но Жюльетта, по доброте душевной, упросила матушку простить славную женщину.

Когда мы вновь остались вдвоем, Жюльетта проговорила с присущей ей мягкостью и ласковым весельем в голосе:

«Итак, решено – ты одна будешь у нас красавицей. Пойдем прогуляемся по городу; я приму вид строгой наставницы при легкомысленной воспитаннице. И если кто будет пялиться на тебя, сурово скажу: “Опустите глаза, барышня!”»

«Но почему бы и тебе не переодеться, как я?» – спросила я с мольбой в голосе.

«О нет! – грустно вздохнула Жюльетта. – Если обо всех наших проказах прознают в монастыре, то тебя-то простят – ты богатая, а меня ждет страшное наказание…»

«Но мы же в тысяче лье от Тулузы, никто ничего не узнает!»

«Нет, нет, я боюсь, боюсь…»

Я так упрашивала ее, что она в конце концов согласилась; затем я помогла ей одеться; как же мило она смотрелась в своих нарядах, подчеркивавших изящность ее гибкого стана! А огненный взгляд и обворожительная улыбка оживляли непонятным мне тогда выражением ее лицо, обрамленное колечками длинных волос. Несколько легкомысленное платье оставляло на виду прекрасную белую шею с повязанной вокруг нее узенькой бархатной ленточкой; сколько бы она ни расхваливала мою внешность, она была явно привлекательнее меня!

Закончив все приготовления, мы вышли вместе. Тысячи людей уже направлялись в сторону Сент-Габеллы. Многие заговаривали с нами, спрашивая Жюльетту: «Вы придете на праздник? И это милое создание будет с вами? До встречи у Сент-Габелле!»

Жюльетта отвечала с некоторым замешательством, что не знает, что навряд ли получится, и тогда я спросила у нее, почему бы не ответить прямо, что мы не можем прийти на праздник.

«У меня не хватает смелости», – призналась она.

«Почему? Что тут такого?»

«Потому что местные нравы отличны от монастырских; если я серьезно начну объяснять, что женщины, решившие посвятить себя Господу, не могут позволить себе участие в подобных развлечениях, то нас сочтут за смехотворных святош. К тому же это будет звучать как порицание девушкам, которые стремятся на праздник, и матерям, которые их сопровождают; хотя праздник – вполне позволительное удовольствие, пусть и не для нас…»

«Что же тогда для нас? – вздохнула я. – Неужели даже столь невинного развлечения нам не видать как своих ушей?»

«Мне-то что! – фыркнула Жюльетта безразлично. – Что мне до подобных сборищ, я-то их повидала. А вот за тебя обидно… Да, – она ласково улыбнулась и с нежностью взглянула на меня, – я понимаю твое любопытство – деревенские празднества так забавны… Эх, может, и вправду отважиться?»

«Пойдем, пойдем же!»

«Одни? – задумалась Жюльетта. – Нет, это невозможно. Вот если бы моя матушка согласилась проводить нас…»

«А что скажут, если мы придем на праздник с твоей матушкой?»

«Ничего, конечно, и все-таки… Я боюсь попросить ее… Вот если бы ты к ней подошла, тогда – другое дело».

«Но мне тем более неудобно».

«Почему? Уверена, что твоя просьба доставит ей превеликое удовольствие».

«Нет, нет! – усомнилась я. – Она сочтет себя обязанной дать согласие. В моем положении подобная просьба будет выглядеть скорее как требование…»

Жюльетту, казалось, покоробили мои слова; после непродолжительной заминки она ответила:

«Тебя, Анжелика, трудно упрекнуть в излишней щепетильности; ты так несведуща в мирских отношениях между людьми, что не можешь думать по-другому. Но поверь мне на слово: это тончайшая деликатность – дать человеку возможность выказать признательность за благодеяние, а в том, что гнушаешься заговорить о нем, хорошего мало».

«О, если так, – обрадовалась я, – я готова просить у нее все что угодно; я готова умолять ее, как будто прошу величайшей милости».

«И я благодарю тебя от имени матушки, – бросилась обнимать меня Жюльетта, – ибо таким образом ты продемонстрируешь свою доброту и ей, и мне».

Когда мы вернулись в дом госпожи Жели, Жюльетта побежала предупредить мать, что у меня есть к ней разговор. Они надолго уединились, и я уже заопасалась, как бы Жюльетта не проговорилась раньше времени о моей просьбе и не получила отказ; но стоило мне только заикнуться, что у меня есть какое-то пожелание, как госпожа Жели согласилась с поспешностью, ясно показавшей, насколько я ошибалась. Эта прекрасная женщина с таким счастьем на лице и с такой готовностью откликнулась на мою прихоть, что я поняла, как права была Жюльетта, какое это доброе дело – просить о благодарности за собственное благодеяние.