Читать книгу - "Конвой - Станислав Васильевич Вторушин"

— К Алешке Сазонову пойду. У него отец тоже не хочет, чтобы у нас колония была.

— Вот и иди, — поддержал Иван Спиридонович. — А потом бери Алешку и — к его соседям. Так и обойдете всю улицу.

Санька убежал, а Иван Спиридонович отправился к соседям собирать подписи. Ближайшие из них, старики Мамонтовы, знали о строительстве колонии и возмущались этим не меньше его.

Мамонтов, покрутив в руке папку с обращением, свел к переносице густые, похожие на седые пучки ковыля, брови и, насупившись, сказал:

— Подписать подпишу, но затея эта пустая. Ты окажешься балаболкой и мы вместе с тобой. Власти эту бумагу даже в туалете использовать не будут.

Старик Мамонтов был известен всей улице как человек весьма ядовитый. Без ехидства он не мог произнести ни одной фразы. Но Иван Спиридонович не обижался на его колкие замечания. Мамонтов был справедлив, и если уж сказал что, то держался на этом до конца.

— Ты сначала подпиши, а о том, как среагируют власти, потом узнаем, — сказал Иван Спиридонович, поглядывая на папку.

Мамонтов, сопя, поставил свою подпись и, протянув папку жене, чтобы та расписалась тоже, поднял на Ивана Спиридоновича колючие глаза:

— Я ведь расписаться не боюсь. Я не хочу оказаться балаболкой.

Эта фраза оглушила Ивана Спиридоновича. Он как-то не думал о том, что, обращаясь к людям с просьбой подписаться, одновременно заставляет их поставить на кон свою репутацию. Ведь если их требование проигнорируют, значит, власть покажет, что все они для нее — пустое место. А ощущать себя ничтожеством не хочется никому. Более унизительного чувства для человека нет.

Все это пронеслось в голове Ивана Спиридоновича в течение нескольких мгновений. Он вдруг сразу понял, какая огромная ответственность свалилась на него. Медленно взяв папку из рук Мамонтова, он поблагодарил его и уже менее уверенно направился к следующему дому.

Дальше на очереди был Федор Мошкин, хозяин двух ларьков, торгующих на базаре среднеазиатскими фруктами. Внутренний голос подсказывал Ивану Спиридоновичу, что дом Мошкиных лучше обойти стороной, но ноги сами привели его к калитке. Из конуры у крыльца, гремя цепью, шустро выскочила небольшая лохматая собачонка со свалявшейся на боках шерстью и залилась остервенелым лаем. Дверь дома распахнулась, и на пороге показался хозяин — небольшой коренастый мужик с отвисшим животом и толстыми выпирающими щеками. Увидев Ивана Спиридоновича, он цыкнул на собаку, поскреб пальцами по животу и спустился с крыльца.

— Привет, Федя, — произнес Иван Спиридонович, не зная, с чего начать разговор. — Давно тебя не видел. Как дела-то?

— Смотря что иметь в виду, — чмокая толстыми губами, ответил Мошкин. — Сейчас они у каждого свои.

— Я имею в виду настроение и самочувствие, — сказал Иван Спиридонович, уже жалея, что остановился у этого дома.

Мошкин подозрительно посмотрел на самодельную папочку в руках соседа и спросил:

— А это у тебя что?

Иван Спиридонович протянул ему послание. Тот развернул папочку и уперся глазами в газетную вырезку, под которой стояли четыре подписи. Из будки снова вылезла собачонка и, вытянув морду в сторону калитки, тявкнула несколько раз.

— А ну пошла вон! — цыкнул на нее Мошкин, и она с такой поспешностью исчезла в будке, что Иван Спиридонович даже удивился. Мошкин снова почесал живот и, подняв глаза, спросил: — Я что-то не пойму, куда ты клонишь. Ну, строят колонию. А я-то при чем?

— Мне почему-то казалось, что ты против этой стройки, — Иван Спиридонович протянул руку к папке.

Мошкин нахмурился, сузил глаза и, напирая грудью на Ивана Спиридоновича, сказал на повышенной ноте:

— Когда коммунисты лагеря строили, ты подписи не собирал! А вот когда новая власть порядок навести решила, ты против нее бороться начал?

— Я против власти не борюсь, — сказал явно не ожидавший такой реакции Иван Спиридонович. — Я просто хочу, чтобы у нас колонии не было.

— А куда коммунистов сажать? — жестко, чеканя каждое слово, спросил Мошкин. — На вытянутой руке Ленина, которой он путь в светлое будущее указывает, их не перевешаешь. Памятников не хватит!

— Ты же сам коммунистом был, — стараясь успокоить Федора, сказал Иван Спиридонович.

— Заставили. Тогда без их собачьего билета в магазин грузчиком не принимали. А вот ты служил по идейным соображениям.

— Я и родину по идейным соображениям защищал, — резко сказал Иван Спиридонович. — Не хотел, чтобы мой народ жил под фашистами. А ты как был никем, так никем и останешься. Сдохнешь, и закопают тебя вместе с зэками, умершими от СПИДа. Давай сюда мою бумагу!

Он выхватил из рук Мошкина папку и пошел дальше. Нарочно не спешил, хотел, чтобы Федор, глядя ему в спину, стоял и злился. У него возникло мстительное желание досадить ему. Иван Спиридонович вспомнил, как семь лет назад Мошкин плакал на бюро райкома партии. Его тогда чуть было не исключили за утерю партбилета.

Иван Спиридонович ни тогда, ни сейчас не осуждал его за эти слезы. Потому и не стал напоминать о них. В те времена расстаться с партбилетом означало проститься с должностью. А все благополучие зависело от нее. И слезы Федора были вполне искренними, он прекрасно понимал, что значит потерять кресло. Только зачем сейчас-то выдавать себя за борца с коммунизмом? Сегодня для этого много мужества не надо.

Иван Спиридонович одно не мог простить коммунистам: то, что они, не спросив народ, отдали страну в руки проходимцев, людей без рода и племени. Семьдесят лет заставляли строить рай на земле, а рухнули, даже не пискнув, не подняв палки в свою защиту. Поэтому и всплыло на поверхность дерьмо, подобное Мошкину. Ради куска пожирнее такие готовы на все. Но не зря говорится: время разбрасывать камни и время собирать камни. Коммунисты их уже давно собирают, придет время и для проходимцев.

Вечером к Ивану Спиридоновичу пришел Долгопятов. Как всегда сел на крыльцо, уперся ладонями в колени и, согнувшись, помолчал некоторое время. Долгопятову, прежде чем начать разговор, нужно было сосредоточиться. Иван Спиридонович, зная эту его привычку, терпеливо ждал.

— Пока мы соберем все подписи, — сказал Долгопятов, наклонив голову и скосив глаза на Ивана Спиридоновича, — колонию уже построят. Послезавтра надо идти к Клюкину, а то опоздаем.

— Почему послезавтра? — спросил Иван Спиридонович.

— Потому что Клюкин уехал в область, вернется только завтра вечером. Я у