Читать книгу - "Крушение - Виктор Серж"

Это решение и было принято большинством в три голоса против одного. «Ну вы даете! — усмехнулся Васкес. — А ты, Вилли, как поступил бы на их месте?» «Не знаю», — ответил Вилли. Он держался прямо, холодно и сдержанно.

«Это я голосовал против», — сказал Кааден, не подав ему руки. Но остальные, даже Васкес, попрощались с ним за руку. Вилли ушел первым, один, туго затянув пояс плаща, надвинув берет, наклонившись вперед против ветра. Буря с глухим стуком билась о крышу домика. — Уф! Они ничего не знают… Я спасен.

Туллио Гаэтани и Семен Ардатов решили пройтись по пустынному Карнизу вдоль моря, от которого исходил белесый свет. Гаэтани говорил:

— Раньше все было настолько проще! Реакция против нас, и мы сторонники прогресса, свободы, республики, социализма. Ясно как антиномия Канта, как борьба Добра и Зла… Нам следовало бы остерегаться столь логичных противопоставлений, но никто не насторожился… Помнишь массовые демонстрации под красными знаменами, дремучих префектов, которые приказывали полиции разгонять их, а потом посылали письма с объяснениями в газеты и журналы с атлетом, разрывающим цепи, на обложке, а за ним вставало солнце с прямыми черточками лучей, черными на голубом фоне? Помнишь споры до трех часов ночи об освобождении женщины? Она освободилась, производя снаряды. Мы писали хорошие книги, расцвечивали идеологическими фейерверками груды статистических данных, наблюдений, научных выводов и даже не подозревали, что через парадный вход вступаем в ад. Надо было, чтобы История обрушилась на нас градом шрапнели, диктатур, пропаганды, колючей проволоки, с социалистическими инквизициями, освободительными революциями, превратившимися в тирании, гнуснейшими, но гениально организованными тираниями, антисоциалистическим национал-социализмом, большевизмом, уничтожающим большевиков… Я понимаю тех, кто теряет голову, верит в хаос, в дурную природу человека. Я говорю: все смешалось в огромном водовороте, и человек захвачен им, слабый со своим ограниченным здравым смыслом, пленник машин, которые сам создал, раздавленный той легкостью, с которой все можно разрушить: нужно тридцать лет, чтобы вырастить и воспитать человека, и миллионная доля секунды, чтобы уничтожить сотню человек, да что там, даже не видя их, просто открыв люк в днище бомбардировщика… Нужны столетия и несколько поколений, чтобы построить собор, а одна бомба превращает его в пыль за полминуты… Не жалеешь о старых добрых временах, Семен?

Ардатов облизнул губы и почувствовал вкус соли от взвеси морской воды. Он хотел процитировать Спинозу, но забыл точные слова, фразу о том, что разум дан человеку не для того, чтобы волноваться, а чтобы понимать. Впрочем, наш разум действительно оторван от жизни; знали бы мы на самом деле, что он такое… А учеников Спинозы пытали за то, что они говорили правду.

— Были времена, да прошли, — сказал он. — Построить мощные локомотивы, изобрести телефон, граммофон, консервы, бритву «Жиллет» — все это внушало человеку безграничную веру в себя; и с полным на то основанием, ведь он многого добился. Возможно, придумать, как упорядочить жизнь людей, тоже не слишком трудно, сложнее осуществить это на деле. Мы не были такими уж безумцами. Мы лишь не осознавали всю сложность мира, мы усвоили механистический подход примитивного детерминизма, набрались слепого оптимизма у процветающей буржуазии, с этим я согласен. Наша ошибка в том, что нам не хватало хитрости и скептицизма. Мы слишком упреждали события, рассуждали прямолинейно, и хитросплетения событий поломали все наши схемы — кровавые, неправильные хитросплетения. С идеалистической точки зрения мы были правы. Это служит к нашей чести. И даже если смотреть более приземленно, мы не ошибались. Сейчас больше извращения идей, чем настоящей путаницы, и это наши достижения были извращены… Меня унижает мысль о людях, которые теряют голову, потерпев поражение. Потерпеть поражение, неудачу сто раз, тысячу раз, прежде чем добиться своего, — это совершенно естественно. Сколько раз ребенок падает, пока не научится ходить? Сколько безвестных мореплавателей сгинуло в море, пока Христофор Колумб благодаря удивительной ошибке не открыл новые земли? У него была колоссальная и верная интуиция, он двигался на ощупь — и оказался прав. Если бы у него и его экипажа сдали нервы за полдня, за двадцать минут до открытия, он бы самым жалким образом повернул вспять, на путь поражения и забвения. Но другие достигли бы цели рано или поздно, сомнений нет. Крепкие нервы, в этом все дело. И ясность ума.

— Золотые слова, Семен. А нервы у тебя крепкие?

— Спасибо старости, — ответил Ардатов, — в моем возрасте люди уже не меняются.

XXIII

Жюстиньен

В последней открытой закусочной еще горел очаг. Великолепное пламя, пожирая поленья, облизывало последнюю курицу или петуха. На улице собралось три десятка человек, завороженные этим зрелищем минувших времен. Значит, есть счастливчики, которым предстоит изысканный ужин? Кто они, иностранные дипломаты или преступники, на которых негде ставить пробы? Самые дерзкие или напористые заходили в закусочную, делали вид, что разглядывают приправленный бесцветным соусом салат, пустую стойку, и в итоге останавливались перед очагом, наслаждаясь запахом жаркого.

Лоран Жюстиньен прошел внутрь следом за другими, он любовался огнем, большим вертелом, великолепной курицей, сочащейся золотистым жиром. «Миллион людей в этом городе голодают, — думал он, — а несколько тысяч ловкачей жрут от пуза. Раньше я находил это нормальным… Меня что, подменили?» Он только что поужинал стоя, за углом, двумя тощими, зато горячими кусками пиццы, за которые продавщица взяла всего одну хлебную карточку. Лоран был худ, хотя каждый день мог бы есть кускус в алжирских забегаловках. Но, поскольку город и Франция голодали, он считал правильным есть мало, и голод питал в нем холодный гнев. Ловчить в такое время, только чтобы набить себе брюхо, — нет уж, спасибо, это значило бы себя не уважать. И еще одна перемена: он стал осторожен, избегал бесполезного риска, как будто жизнь, за которую он прежде не слишком цеплялся, приобрела вдруг особую ценность. С этой точки зрения некоторые высказывания доктора Ардатова ему нравились, хотя порой раздражали: «Мужество в том, чтобы продержаться; продолжать борьбу, даже когда это кажется невозможным, даже если для этого приходится спасаться без задних ног. Ни жест, ни поза, ни удаль, ни красивые слова — только польза дела».

Услышав первый раз такие слова, Жюстиньен возмутился: «Человек должен сохранить лицо, даже если наделал в штаны…» — «Ваше лицо не имеет для меня никакого значения, и штаны не интересуют. Если вы рискуете шкурой ради своего удовольствия, нам с вами делать нечего. Сохраняйте лицо, но тогда я на вас полагаться не буду. Если вы решили работать со мной, я требую от вас здравого смысла, а не манер