Читать книгу - "Генерал Деникин - Владимир Черкасов-Георгиевский"

Кумир молодежи Чернецов вел свой партизанский отряд на красное гнездо в Каменской. И эти восемьсот офицеров, гимназистов, кадетов и студентов под командой храбреца подполковника разбили и разоружили некоторые ревкомовские части! Как только об этом донесли Каледину, он выдвинул казачьему ВРК свой ультиматум: самораспуститься.

Делегаты ВРК бросились в Каменскую, на которую уже наступал Чернецов. Под его ударами ВРК пришлось перебраться в Миллерово. Подтелков и Кривошлыков воззвали к «трудовому казачеству», но фронтовики не хотели драться что за Каледина, что за этих. Тогда 19 января казачий ВРК признал власть ВЦП Ка и Совнаркома, сплотившись с Донским областным ВРК. Это и решило судьбу Чернецова, а потом Каледина.

20 января красные войска 1-й Южной революционной армии, группы Саблина с авангардом из казаков 10-го, 27-го, 44-го полков под командой войскового старшины Голубова, широко известного «разинством» и пьянством, обрушились на чернецовцев. Многие из этих юных партизан лишь недавно были обучены стрелять, их разбили, а израненного Чернецова привели к Подтелкову. Когда бывший вахмистр оскорбил Каледина и дружину подполковника, он ударил его по лицу. Чернецова изрубили шашками…

Деникин потом писал:

«Со смертью Чернецова как будто ушла душа от всего дела обороны Дона. Все окончательно развалилось».

Когда Чернецов сражался за Каменскую, Корнилов перебросил свои белогвардейские части на более опасное оперативное направление в Ростов. Здесь призыв вступать в добровольцы тоже не приветили, откликнулись лишь та же молодежь и подростки, которые гибли с Чернецовым.

В конце января на Ростов двинулись с севера, запада и востока красногвардейские войска и красные отряды казаков. Корнилов решил уходить на Кубань. 28 января они с Алексеевым сообщили об этом Каледину в Новочеркасск.

29 января генерал Каледин собрал в Атаманском дворце войсковое правительство, прочитал телеграмму из Ростова и сообщил, что для защиты Донской области на фронте нашлось лишь 147 штыков. Он сказал:

– Положение безнадежно. Население не только нас не поддерживает, но настроено враждебно. Сил у нас нет, сопротивление бесполезно. Я не хочу лишних жертв, лишнего кровопролития. Предлагаю сложить свои полномочия и передать власть в другие руки. Свои полномочия войскового атамана я слагаю.

Стали обсуждать, Каледин прервал:

– Господа, короче говорите. Время не ждет. Ведь от болтовни Россия погибла!

После окончания последнего совещания этого правительства Алексей Максимович прошел в свои комнаты. Постоял у двери гостиной, в которой его жена разговаривала с гостьей. Молча ушел к себе. Сел за стол и написал предсмертное письмо генералу Алексееву:

«Казачество идет за своими вождями до тех пор, пока вожди приносят ему лавры победы, а когда дело осложняется, то они видят в своем вожде не казака по духу и происхождению, а слабого проводителя своих интересов и отходят от него. Так случилось со мной и случится с Вами, если Вы не сумеете одолеть врага…»

После этого генерал Каледин «по-крымовски» застрелился. Так же, как он и Крымов, в сущности, в Восточной Пруссии поступил и другой отличный русский генерал Самсонов – в «своем» окружении. Проигрыш сражения, а значит потеря чести, был для генералов той закалки равносилен смерти.

* * *

Калединское самоубийство всколыхнуло Дон. На другой день на Войсковом круге съехавшиеся депутаты от станиц и войсковых частей объявили себя властью и избрали войсковым атаманом А. Назарова, а походным – генерала П. X. Попова. Назаров тут же начал мобилизацию казаков от семнадцати до пятидесяти пяти лет и разгромил в Новочеркасске Совет рабочих депутатов, а Ростов-на-Дону объявил на военном положении.

9 февраля (отсюда все даты – по новому стилю) красные войска под командованием Р. Сиверса начали штурм ростовских оборонительных сооружений.

Командующий Добровольческой армией генерал А.И.Деникин в 1918 году

Добровольцев могли окружить, и Корнилов приказал отходить за Дон в станицу Ольгинскую.

Недолго продолжался в Ростове медовый месяц Деникиных. Узнав об уходе Добровольческой армии, Ася зарыдала и стала умолять мужа взять ее с собой.

Антон Иванович наотрез отказался. Ася бросилась к Корнилову. Тот плохо переносил женские слезы и приступился к Деникину. Антон Иванович ему сказал:

– Присутствие жены в обозе свяжет меня по рукам как раз в то время, когда все мои мысли и – силы должны быть направлены к одной цели: борьбе с врагом.

На это Корнилов не мог возразить. Ася под фамилией Чиж осталась в Ростове, инкогнито поселившись в меблированной комнате дома, принадлежавшего богатой армянской семье. Здесь ее ждало полное одиночество…

Корнилов в прощальном письме своим близким написал:

«Больше, вероятно, встретиться не придется».

Алексеев в таком же послании сказал так:

«Мы уходим в степи. Можем вернуться только, если будет милость Божья. Но нужно зажечь светоч, чтобы была хоть одна светлая точка среди охватившей Россию тьмы».

Корнилов, Алексеев, Деникин (с 30 января – на должности командира 1-й Добровольческой дивизии). Романовский и другие штабные собрались в вестибюле дома ростовского миллионера Парамонова. Взяли винтовки и карабины, зашагали по ночным опустевшим улицам к выстроенным в поход добровольцам.

На месте сбора распределили четырехтысячную колонну с несколькими орудиями и тремя десятками повозок. Скомандовали. Пошли в ночь Корниловский ударный полк подполковника Неженцева, Георгиевский – полковника Кириенко, офицерские батальоны полковников Кутепова, Борисова, Лаврентьева, Тимановского, юнкерский батальон капитана Парфенова, Ростовский добровольческий полк генерала Боровского, кавалерийские дивизионы полковников Гершельмана и Глазенапа, другие мелкие части.

В стылой темноте впереди «светлой точки» Белой гвардии шли бывшие: два Верховных главкома русской армии, один командующий фронтом, начальники высших штабов, корпусные командиры с вещмешками за плечами…

Следующий день был почти сплошь белым. Глубок снег, в котором, опираясь на палку, утопал передовой колонны Корнилов в высокой папахе. Всадник конного дивизиона предложил ему свою лошадь. «Стальной» генерал мрачно взглянул.

– Спасибо, не надо.

Посадили на повозку Алексеева, которого приступы тяжелой болезни почек доводили до потери сознания. Он устроился рядом с чемоданом, там вся казна армии: миллионов шесть рублей кредитными билетами и казначейскими обязательствами. Поправляя запотевшие очки, Михаил Васильевич разгладил седые усы, сказал идущему рядом Деникину:

– Не знаю, дотянем ли до конца похода.

Деникин уже сильно простудился, давился кашлем от навалившегося тяжелого бронхита. Как было сразу не заболеть? Украли в Новочеркасске его вещи: полностью военную форму и теплую одежду. Шел всю ночь по снегу в старых дырявых сапогах да в одном потрепанном еще в Быхове костюме, хорошо, хоть меховой шапкой на бритую голову выручили.