Читать книгу - "История с продолжением - Патти Каллахан"

стирать одежду. Это был город шерсти, и его обитатели стирались здесь, на Флэг-стрит. Может, и нам не помешает слегка прополоскаться?

Я толкнула его бедром.

– Это называется распространить метафору чересчур далеко.

Он обнял меня за плечи и запрокинул голову.

– Архангел Михаил, – сказал он. – Здесь, на этой насыпи.

– Ну?

– Когда видишь церковь, названную в честь архангела Михаила, знай, что она построена поверх некоего языческого сооружения.

– Как-то не слишком честно.

– Все строится поверх чего-нибудь еще, – возразил Чарли. – Истории – поверх мифов, церкви – поверх развалин языческих храмов, высокие башни – поверх груд отходов.

– Похоже, этот городок существует тут испокон века.

– О нет. Это не так. Зато не далее как в миле отсюда расположен древнеримский форт. История не стоит на месте.

– Да. И ничто не остается неизменным.

– Взять нас. Каких-нибудь две недели назад я тебя в глаза не видел, теперь наша жизнь никогда уже не станет прежней.

– Верно. – Мне хотелось сказать больше, согласиться с его словами и принять их, а не отнекиваться. Но вместо этого, когда мы свернули в переулок на пути к лавке мясника, я остановилась перед Хоксхедской грамматической школой. – Какой по-волшебному прекрасный городок.

– Обо всех, кого мы встречали по пути, буквально о каждом из них я могу рассказать историю, и все они знают меня с тех пор, когда я еще катался в коляске для новорожденных.

– У меня дома то же самое, только в моем случае коляска была прогулочная. – Я рассмеялась. – И в этом есть своя изнанка: им всем известно, что мать бросила нас. Как ужасно иногда терпеть все эти выражения сочувствия, но эти люди желают нам добра, и я знаю это.

– Твой бывший муж тоже из Блафтона?

– Нет, переехал незадолго до моего возвращения из колледжа. Он работал в банке в Саванне и снимал в Блафтоне небольшую квартиру. Мы повстречались в одном фешенебельном блафтонском заведении под названием «Клешня краба».

– Это что-то вроде общественного клуба в Лондоне?

– Точь-в-точь. – Я с иронией улыбнулась. – Добавь только музыкальный автомат, опилки и креветок.

Он расхохотался, и этот непринужденный громкий смех показался мне эхом всего, случившегося за последние недели.

– Мы плод устоев наших городов и поселков, – сказала я. – Это они сделали нас такими, какие мы есть. У меня свой городок, у тебя свой. Разница между ними не так уж велика.

– Внутри они больше похожи, чем внешне, – заметил Чарли.

Мы купили у мясника бараний бок и пошли дальше, продолжая болтать. Потом постояли немного перед театром. На фасаде деревянного здания висела слегка наискось афиша маминого спектакля. Из утреннего выпуска новостей мы узнали, что температура весь день будет около пяти градусов по Цельсию. Я не могла толком пересчитать это на шкалу Фаренгейта, но чувствовала себя вполне комфортно в вязаной шапке и в пальто, рядом с Чарли, крепко прижимавшим меня к себе.

– Это было здесь, – произнесла я, указывая на афишу маминой пьесы. – А я даже не знала. Только подумать, скольких вещей я не знала!

Он хохотнул, но потом посерьезнел:

– Ты знала, что в Озерном краю находятся самая высокая в Англии гора и самое большое озеро?

– Нет. Как любопытно. Расскажи поподробнее.

– А знаешь, что в Пенрите, справа от дороги, есть круг из древних камней? Молва утверждает, что там проходил шабаш ведьм под верховенством некоей Долговязой Мег и все эти колдуньи обратились в камень.

– Теперь знаю. Отвезешь меня туда?

– В любое время, – сказал он. – Я отвезу тебя куда только захочешь.

– Еще, – настаивала я.

– Знаешь ли ты, что, если верить молве, здесь видели призрак Утера Пендрагона, отца короля Артура, разъезжающего по местным краям на громадном скакуне?

– Мне бы хотелось его увидеть.

– Знаешь ли ты, что я влюблен в тебя?

Я смотрела на него, не отводя взгляда, но слов не находила. Я оказалась не готова и не знала способа, как самой выразить чувства. Любовь росла во мне, это было очевидно и ясно, но признаться в этом означало изменить все, и тогда мне придется решать, разбить ли наши сердца или искать путь навстречу друг другу.

Я приехала в Англию не в поисках любви, но чтобы разгадать тайну моей матери. Я потупила взгляд. Как произнести слова любви, как сказать ему «да», если это означает полностью переменить свою и его жизнь? Причем в его случае это будет жизнь без возможности обзавестись собственными детьми.

В повисшей тишине он обнял меня и прошептал на ухо:

– Я не требую от тебя ответа.

Я отстранилась:

– Как быть с тем, что у тебя не будет семьи в полном смысле слова?

– Клара, жизнь с тобой и Винни – это и есть семья. Мне не нужен ребенок с моими волосами и глазами. Мне нужна ты. И Винни. И твоя любовь.

– Чарли, я не принадлежу к традиционному типу женщин, которых ты увидишь здесь или, если на то пошло, в моем родном городе. Я не вписываюсь в стандарты, да и едва ли хочу следовать им. В Блафтоне хотя бы привыкли к моим странностям и неспособности стать образцовой домохозяйкой и членом родительского комитета.

– А твоя мать вписывается в стандарты? А Беатрис Поттер? Разве есть некий контракт, обязывающий тебя соответствовать определенным пунктам, чтобы быть со мной? Или ты всерьез считаешь, что я сам соответствую всем стандартам, которые есть у тебя?

– Я смотрю на Аделаиду, твою мать и других женщин в этом городе и в Лондоне.

– И что?

– Я не такая, как они.

– Это они не такие, как ты.

Тут я не стала с ним спорить, отдавая себе отчет, что, хотя я не вписываюсь в типичные нормы в Блафтоне, меня там по большей части принимают и любят такой, какая я есть.

– Я так хочу быть с тобой, Чарли.

– Знаешь, я хочу жить полной и интересной жизнью, и еще мне нужна ты, Клара. Мне нужна ты, Винни и жизнь, которой нет у других, – сказал он и поцеловал мои губы, избавив меня от необходимости подыскивать слова самой, так как я не знала, что сказать.

Тем вечером после ужина мы снова собрались в гостиной. На этот раз в гостях у нас был Финнеас Эндрюс, поэтому беседа в основном вращалась вокруг правильного срока высадки клубней георгинов, хранившихся до поры в цокольном этаже.

Обсудили статьи в газетах и выпуски новостей, где сообщалось, что смертность в Лондоне в результате опустившегося с 7 декабря смога оказалась выше, чем за самую плохую неделю эпидемии холеры в 1866 году, и