Читать книгу - "Шпион на миллиард долларов. История самой дерзкой операции американских спецслужб в Советском Союзе - Дэвид Хоффман"

Смит также отработал концепцию мгновенной передачи, при которой агент появлялся точно в нужный момент. Он стремительно выходил на оперативника, передавал или забирал пакет и покидал место встречи. Если все было просчитано верно, тайная полиция не могла заметить уходящего агента, он исчезал мгновенно. Многое здесь зависело от правильного выбора места: наличия выступающих углов, которые блокируют обзор для группы наблюдения, и пути для быстрого отхода агента.

Затем Смита назначили в Берлин. Город был другой, более протяженный, но Смит по-прежнему использовал зазоры в графике и работал под наблюдением. Его нововведения демонстрировали отход от прежних методов и возможность вести разведывательные операции в стрессовой обстановке закрытых зон. По предложению штаб-квартиры Смит начал обучать новым приемам других берлинских оперативников, внедряя все то, что успел применить, работая “в зазорах”. На многие годы оперативная работа “в зазоре” стала девизом и надежным методом оперативников ЦРУ.

В 1963 году Смит вернулся в Соединенные Штаты и организовал курс для сотрудников, направляемых в Восточную Европу и Советский Союз, куда включил и разработанную им спецподготовку. Однако руководство ЦРУ он нашел по-прежнему настроенным очень осторожно и нерешительно. Смита попросили обучить чешского агента, прибывшего в США. Агент наотрез отказывался пользоваться тайниками, потому что не хотел оставлять без присмотра компрометирующие его секретные послания и пленки, — там их могла обнаружить чешская тайная полиция. Когда Смит показал ему метод молниеносной передачи материалов, агент охотно согласился его применять, потому что тогда он передавал документы прямо в руки ЦРУ. В штаб-квартиру Хелмсу был послан запрос на разрешение использовать новые методы в пражских операциях. Даже не поинтересовавшись существом дела, Хелмс отказал, заявив, что после дела Пеньковского “у него задница до сих пор горит” и он больше не участвует в “такого рода делах”, вспоминал Смит. Чешский агент отправился в Прагу, не получив разрешения на молниеносную передачу, и так прошел год. Смит донимал штаб-квартиру, добиваясь от нее разрешения. В Восточной Европе стали постепенно появляться новые ценные агенты, и Смит считал традиционные процедуры с тайниками совершенно устаревшими.

В 1965 году Хелмс согласился на эксперимент. Он отправил своего заместителя Томаса Карамессинеса на демонстрацию молниеносной передачи. Смит устроил ее в вестибюле роскошного старого отеля “Мейфлауэр” в центре Вашингтона. Во время демонстрации передача прошла так искусно, что Карамессинес ее просто не заметил. Все дело было в ловкости рук: оперативник театральным жестом встряхнул дождевик левой рукой, одновременно правой передавая пакет Смиту. Карамессинес видел дождевик, но не пакет. Смит выучился этой технике у профессионального фокусника. На следующий день Хелмс одобрил использование молниеносной передачи в Праге. Впоследствии чешский агент передал ЦРУ сотни катушек пленки. Молниеносная передача с некоторыми модификациями потом использовалась по всей Восточной Европе и в Советском Союзе.

Молодое поколение адаптировало приемы по ходу дела. Дэвид Форден, оперативник, которого учил Смит, отправился в Варшаву и изобрел технический прием с использованием автомобиля, который медленно дважды заворачивает за угол и в образовавшийся временной зазор человек в машине обменивается пакетами с агентом. Это была своего рода та же молниеносная передача, но с использованием автомобиля. “Я подал свое предложение, которое мне казалось ценным как спецприем для встреч в зонах, где ведется жесткое наблюдение за американскими шпионами, — вспоминал Форден. — Мне ответили из центрального аппарата нашего подразделения: “Рискованно. Опасно. Не сработает”. На что я ответил: “Слушайте, все это рискованно и опасно. Но это сработает”. Форден впоследствии стал куратором одного из самых результативных и ценных агентов ЦРУ, Рышарда Куклинского, полковника польской армии, предоставившего чрезвычайно важную информацию по Варшавскому договору{36}.

Гербер экспериментировал с еще более радикальной идеей — личной встречей с агентом. Молниеносная передача — это очень быстрый обмен в ситуации слежки. Гербер же стремился к реальной встрече с агентом вдали от наблюдателей. В штаб-квартире пришли в ужас, но Гербер полагал, что сможет это отладить во время своей следующей командировки — в Софии, столице Болгарии. Личные встречи не предполагались долгими, и Гербер считал, что при должной осторожности они возможны. Письменное сообщение, переданное через тайник, было ограничено тем, что говорилось на бумаге, но при личной встрече Гербер мог взглянуть агенту в глаза, задать вопрос, увидеть его жестикуляцию, его настроение. Он также считал, что когда работаешь оперативником и шефом резидентуры, ты должен идти на рассчитанный риск. Шпионаж требовал умения рисковать. И по поводу личных встреч Гербер демонстрировал неиссякаемый энтузиазм.

В первые годы холодной войны дефицит личных контактов в Советском Союзе вынудил Соединенные Штаты обратиться к технологиям, сильной стороне Америки. Сначала шпионский самолет U-2 в 1950-х, а затем спутники Corona, Gambit и Hexagon, запущенные в 1960-х и 1970-х, открыли новые горизонты шпионажа — воздушную фоторазведку и радиотехническую разведку. Самая продвинутая из спутниковых систем, Hexagon, была способна фотографировать 80–90 процентов застроенных территорий Советского Союза дважды в год, один спутник за один пролет покрывал полосу размером 555 на 12 963 километра. Для американского руководства спутники стали надежным способом слежения за стратегическим вооружением и страховкой от сюрпризов{37}.

Но как извлекать секреты, таящиеся в сейфах и в головах людей, — секреты, которые спутник не может увидеть? ЦРУ пыталось изобрести эффективные техники нахождения, вербовки и ведения агентов на советском направлении. Так, в одном внутреннем исследовании ЦРУ предлагалось искать маргиналов, неудачников, людей с психологическими проблемами среди советских дипломатов{38}. Другой документ выдвигал теорию, что в новом поколении избалованных молодых людей, среди советской “золотой молодежи”, с большей вероятностью найдутся желающие стать агентами или перебежчиками{39}. Третью идею выдвинул штатный психолог ЦРУ: искать тех, у кого проблемы в браке, кто разочаровался в своей работе, кого лично обидели или кому помешали делать карьеру{40}.