Читать книгу - "Генерал Деникин - Владимир Черкасов-Георгиевский"

Наконец, бледные и взволнованные Бетлинг и Костицын пришли ко мне.

– Как прикажете? Толпа дала слово не трогать никого, только потребовала, чтобы до вокзала вас вели пешком. Но ручаться ни за что нельзя.

Я ответил:

– Пойдем.

Снял шапку, перекрестился: «Господи, благослови!»

Толпа неистовствовала. Мы, семь человек, окруженные кучкой юнкеров, во главе с Бетлингом, шедшим рядом со мной с обнаженной шашкой в руке, вошли в тесный коридор среди живого человеческого моря, сдавившего нас со всех сторон. Впереди – Костицын и делегаты (12–15), выбранные от гарнизона для конвоирования.

Надвигалась ночь. И в ее жуткой тьме, прорезываемой иногда лучами прожектора с броневика, двигалась обезумевшая толпа. Она росла и катилась как горящая лавина. Воздух наполняли оглушительный рев, истерические крики и смрадные ругательства… Временами их покрывал громкий, тревожный голос Бетлинга:

– Товарищи, слово дали!.. Товарищи, слово дали!..

Юнкера, славные юноши, сдавленные со всех сторон, своей грудью отстраняют напирающую толпу, сбивающую их жидкую цепь. Проходя по лужам, оставшимся от вчерашнего дождя, солдаты набирали полные горсти грязи и ею забрасывали нас. Лицо, глаза, уши заволокло зловонной жидкой жижицей. Посыпались булыжники. Бедному калеке генералу Орлову разбили сильно лицо, получили удар Эрделиия – в спину и голову.

По пути обменивались односложными замечаниями. Обращаюсь к Маркову:

– Что, милый профессор, конец?!

– По-видимому.

Пройти прямым путем к вокзалу толпа не позволила. Повели кружным путем, в общем верст пять, по главным улицам города. Толпа растет. Балконы бердичевских домов полны любопытных: женщины машут платками. Слышатся сверху веселые гортанные голоса:

– Да здравствует свобода!

Вокзал залит светом. Там новая громадная толпа в несколько тысяч человек. И все слилось в общем море – бушующем, ревущем. С огромным трудом провели сквозь него под градом ненавистных взглядов и ругательств. Вагон. Рыдающий в истерике и посылающий толпе бессильные угрозы офицер – сын Эльснера, и любовно успокаивающий его солдат-денщик, отнимающий револьвер; онемевшие от ужаса две женщины – сестра и жена Клецандо, вздумавшие проводить его…

Ждем час, другой. Поезд не пускают – потребовали арестантский вагон. Его на станции не оказалось. Угрожают расправиться с комиссарами. Костицына слегка помяли.

Подали товарный вагон, весь загаженный конским пометом. Какие пустяки! Переходим в него без помоста. Несчастного Орлова с трудом подсаживают в вагон. Сотни рук сквозь плотную и стойкую юнкерскую цепь тянутся к нам… Уже десять часов вечера…

Паровоз рванул. Толпа загудела еще громче. Два выстрела. Поезд двинулся…»

В Быхове заключенные офицеры встретили бердичевских узников, перекрестившись с облегчением. Они знали об обстановке, откуда деникинцы вырвались. Корнилов порывисто обнял Антона Ивановича, смущенно спросил:

– Очень сердитесь на меня за то, что я вас так подвел?

– Полноте, Лавр Георгиевич, в таком деле личные невзгоды не при чем.

Здешняя тюрьма, бывший католический монастырь, позже служивший женской гимназией, тоже не радовала. Забор и железные ворота около костела отсекали двор в непролазной грязи. Находились заключенные в двухэтажном здании, в низких комнатах со сводчатыми потолками, глубокие ниши окон зарешечены. Но были не по камерам-одиночкам и общались, когда хотели. С ротозеями из солдатни Корнилов «познакомился» с самого начала. Увидев их кучку, глазеющую из-за забора, он подошел туда вместе с другим офицером. Отрывисто спросил:

– С какого фронта? Юго-Западного?

Те от внезапности дружно ответили:

– Так точно!

Корнилов помолчал, пожевал своими твердыми, сухими губами и крикнул:

– Пошли прочь, сволочь!

Зрители отпрянули и скрылись. Здесь охрана была своя, внутри – преданные Корнилову орлы Текинского полка, снаружи – георгиевцы Тимановского, Железного Степаныча.

Быховцы могли держать двустороннюю непрерывную связь с волей по всей России. На квартире в Быхове адъютанта Корнилова ротмистра Хана Хаджиева бойко работала «почтовая станция»: рассылали письма и получали ответы с газетами, посылками. Информация шла от верных офицеров в Ставке; из Новочеркасска, где генерал Каледин, ставший Донским атаманом, поднимал казаков; из Петрограда, там офицеров подпольно организовывал генерал Алексеев, ушедший из Ставки после ареста Корнилова.

Не дремали и за быховскими тюремными стенами. Здесь ежевечерне собирались в одной из комнат, вели долгие обсуждения. В них вызревала идея будущего Белого дела. Когда прибыли бердичевцы, состоялось общее собрание заключенных.

Поставили вопрос: «Продолжать или считать дело оконченным?» Все высказались – продолжать! В эти последние сентябрьские дни 1917 года здесь отлично понимали, что «временные» не продержатся. Было предложено организовать «Корниловскую политическую партию», которая возглавит борьбу, когда власть развалится. Выступил Деникин:

– Такая своеобразная постановка вопроса не соответствует ни времени, ни месту, ни характеру корниловского движения, ни нашему профессиональному призванию.

В итоге 24 заключенных генерала и офицера сошлись на том, что их Движение должно быть преемственно с «августовской борьбой» и внепартийно. Сознательно отстранились от любых политических течений во имя «национальной цели» – восстановления русской государственности. «Быховская программа», ставшая потом основой Белого дела, включила в себя:

1. Создание власти, «совершенно независимой от всяких безответственных организаций», впредь до Учредительного собрания.

2. Местные властные органы также должны стать «независимыми от самочинных организаций».

3. Продолжение войны в тесном единении с союзниками до полной победы над Германией.

4. Изгнание из армии политики, упразднение войсковых комитетов и комиссаров, твердая дисциплина.

5. Упорядочение хозяйственной жизни страны и продовольственного обеспечения правительственным регулированием.

6. Окончательное разрешение основных государственных, национальных и социальных вопросов откладывается до Учредительного собрания.

Так возникла основная формула Белого дела – непредрешение. Ее неопределенность продиктовалась Русской Смутой, но и по форме, и по содержанию это перекликалось зыбкостью с правительством, неудачно названным Временным. Тоже готовившиеся брать власть большевики были совершенно конкретны в своей программе, прежде всего оголтело заманивая «землей», «волей», «концом войны».

В этом идеологическом поединке столкнулись, чтобы кроваво разрешить спор Гражданской войной, две позиции. Во-первых, офицеров, протрезвевших от либерализма, феврализма, привычно считавших, что человек – образ и подобие Божие; верящих, что в расчищенной от смутьянов стране народ сам здраво определит свою судьбу. Они продолжали завет большинства русской интеллигенции: не хлебом единым жив человек.