Читать книгу - "Тайна трагедии 22 июня 1941 года - Бореслав Скляревский"

И верно, получилось избиение наших людей днем в открытом поле. Следует отметить, что подобная тактика непродуманных наступлений проводилась все время и до нашего прибытия. (Вот он ответ на наш вопрос!! — Б. С.). Она привела к огромным потерям, разброду целых подразделений, к самострелам. Командование указанных полков, таким образом, расходует человеческий материал как нерадивый хозяин.

Помимо больших бесцельных потерь, надо указать на отсутствие достаточной заботы о бойцах, их питании и отдыхе. Отдельные полки 89-й дивизии двигались к фронту полуголодные, иногда не получая пищи по два-три дня. Тыловые службы обеспечены питанием в несколько раз лучше, чем бойцы на передовых позициях, где они находятся уже около месяца. Все это мы наблюдали, слышали от массы бойцов. Сейчас мы находимся в госпитале и решили написать письмо, считая необходимым принять нужные меры, ибо такие факты имеют место быть до сих пор у нас и могут быть и на других участках фронта.

В заключение выражаем непоколебимую уверенность в полной победе над подлым врагом — немецким фашизмом.

С коммунистическим приветом Окунев, Кузнецов из Ленинградской организации, Бычков из Тамбовской организации». (Цитируется по: Досье гласности. 2003. № 7/8(23). с. 5).

Судя по этому письму, и множеству подобных писем, тоже самое творилось фактически повсеместно на всех фронтах и по сути дела продлилось почти до конца войны.

Но какое отношение к данной ситуации имел генерал армии Г. К. Жуков. Оказывается, самое прямое. Ведь не зря же он был прозван простыми солдатами «мясником» и случилось это уже в бытность его командующим Западным фронтом в 1942 году, когда Георгий Константинович 30 марта письменно признался, что хорошо знает об этой тяжелой повальной ситуации в армии, и написал в СВГ, т. е. фактически И. В. Сталину следующее послание: «В Ставку Верховного Главнокомандования и Военный Совет фронта поступают многочисленные письма от красноармейцев, командиров и политработников, свидетельствующие о преступном и халатном отношении к сбережению жизней красноармейцев пехоты. В письмах и рассказах приводятся сотни примеров, когда командиры частей и соединений губят сотни и тысячи людей при атаках на не уничтоженную оборону противника и не уничтоженные пулеметы, на неподавленные опорные пункты, при плохо подготовленном наступлении. Эти жалобы, безусловно, справедливы и отражают только часть существующего легкомысленного отношения к сбережению пополнения…». (ЦАМО РФ. Ф. 353. Оп. 5879. Д. 74. Л. 320.).

В этом жуковском «фолианте» очень интересным вырисовывается факт, который говорит нам о непонимании Жуковым того, что в данном случае он высек себя сам своим признанием и становится понятным, именно он имел самое прямое отношение к организации больших бессмысленных потерь в РККА, еще будучи начальником Генштаба в первые дни войны.

Военный историк-исследователь А. Мартиросян по этому поводу высказывается крайне резко: «…какого хрена надо было ждать до 30 марта 1942 года, когда уже со всей очевидностью захлебывалась наша Ржевско-Сычевская операция, осуществляемая Западным фронтом под командованием самого Жукова с 8 января по 20 апреля 1942 года? Приходится потому так резко ставить вопрос, что просто физически невозможно понять, почему для того, чтобы до конца все это понять, нужно было девять с лишним месяцев самого кровавого периода войны?! Неужели раньше нельзя было сообразить? Ведь сам Жуков только и знал, что с 22 июня занимался именно этим преступно халатным отношением к сбережению не только жизней, не только вновь прибывших или старослужащих, но и военнослужащих вообще! Именно так он и готовил эту операцию в том числе. Чего вдруг понадобился такой приказ, если, к примеру, Сталин, и подлые наветы на которого Жуков готовил еще с 1955 года и до самой своей смерти, и до войны еще в 1940 году к тому же отчаянно призывал.

Это что двухлетнее тугодумство генералитета или лично Жукова? Вопрос этот именно потому справедлив, что вся эта директива Жукова от 30 марта 1942 года, при всей справедливости установленных ею весьма жестких мер и тем более объективности описанного в ее преамбуле, совершенно однозначно и целенаправленно определяется следующим образом — это можно назвать простой документальной отмазкой лично Жукова за уже совершенные к 30 марта 1942 г. крайне печальные итоги осуществлявшейся под его командованием операции и особенно за весьма серьезные потери в живой силе». /33/.

Просто Жуков совершенно открыто, имея этот документ от 30 марта 1942 г., сделал вид, что он здесь однозначно не при чем. А сделал он все это именно потому, что с самого начала войны И. В. Сталин непрерывно ужесточал свои требования к максимальному сбережению жизней простых солдат и в начале 1942 года за это уже можно было лишиться не только погон, но и свободы и даже жизни…

И чего больше всего боялся Г. К. Жуков, что в конце концов придется нести полную ответственность за бездарную стратегическую линию как раз тех, кто «ставил задачу навалиться на врага именно могучими контрударами», а это и определяло суть крайне неадекватного реальности замысла дуэта Тимошенко-Жукова выполнить немедленный встречно-лобовой контрблицкриг.

Грамотный военный историк в состоянии рассказать и доказать, что немедленный встречно — лобовой контрблицкриг против внезапного блицкрига автоматически и мгновенно все превратит в жесточайшее поражение. Что, собственно говоря, и случилось в действительности в 1941 году. Особенно те же самые «преимущества расположения наших армий», под которыми Тимошенко и Жуков имели ввиду Белостокский и Львовский выступы. Потому что при внезапном блицкриге против изготовившихся к немедленному встречно-лобовому контрблицкригу войск, тем более, якобы с ударных позиций в виде именно этих выступов, последние автоматически превращаются в братские могилы. Это истина на уровне наидревнейшей аксиомы в военном искусстве, известной еще со времен сражения при Каннах в 216 году до н. э. /41/.

Уже после войны бывший начальник Генштаба Сухопутных сил вермахта, хорошо известный всем историкам и исследователям ВМВ генерал Ф. Гальдер высказался, как пригвоздил: «Русское военное руководство потерпело крушение в 1941 году со своим принципом жесткой обороны». /32/.

Почему подобного напрашивающего вывода по этому поводу не было сделано самим Жуковым как начальником Генштаба РККА? В определенной мере на этот вопрос ответил еще великий полководец, маршал СССР К. К. Рокоссовский. Еще в ноябрьской 1932 года аттестации Жукова Рокоссовский написал: «На штабную и преподавательскую работу назначен быть не может — органически ее ненавидит». /5/.

Кому-то может показаться, что это навет на Жукова. Но это совсем не так. Рокоссовский в 30-е годы был командиром Жукова и знал его очень хорошо. Но ведь и после войны Жуков сам открыто признавался, например, тому же К. Симонову, что штабная работа не для него.

Очень подробно и красочно описал Г. К. Жукова на посту начальника Генштаба РККА в нескольких беседах с писателем Ф. Чуевым в 1973-74 гг. Главный маршал авиации А. Е. Голованов. Привожу запись беседы Ф. Чуева из книги «Несписочный маршал» (запись от первого лица).

«Не раз мы говорили о Генеральном штабе. Особенно после книг Штеменко и Василевского. Однажды я заметил: