Читать книгу - "Экспедиция надежды - Хавьер Моро"

ты отсюда уехал, все изменилось. Прежние вице-короли любили театр и искусство, они нас поддерживали. А этот думает лишь о наживе. Он превратил нашу жизнь в ад, платит мало и не сразу.

Итурригарай стал объектом сплетен и насмешек всего города. Антоньита рассказала, как однажды в период дождей он схватился за мотыгу, чтобы вдохновить своим примером рабочих, пытавшихся сдержать паводок. Он был готов на все, дабы завоевать популярность.

– Понемногу его стало засасывать в зыбучий песок, – продолжала актриса, – и он бы точно расстался с жизнью, если бы не расторопность его помощников, которым удалось вытянуть его из трясины.

Оба от всего сердца рассмеялись.

– Как далеко в прошлом остались времена Бернардо де Гальвеса…

– Уж он-то тебе бы точно помог. Он бы приложил все усилия, и народ толпами становился бы в очередь на вакцинацию.

– А что насчет епископа?

– Прелат Мехико не станет облегчать тебе жизнь. Он по уши в политике и шагу не сделает без указаний вице-короля. А нам, актерам, он сулит вечные муки.

Антоньита глубоко затянулась пахитоской, придвинулась к Бальмису и сказала ему на ухо – так, чтобы не услышали мулатки:

– Уезжай из этого города, солнце мое, он проклят, пока здесь сидит вице-король. – Она распрямилась и сменила тон. – Кто тебе действительно может помочь – это епископ Пуэблы, дон Рикардо Мария Родригес дель Фреснильо. Он тебя примет так, как ты того заслуживаешь. Это великий человек. До принятия сана он был известным адвокатом, всегда защищал бедняков и индейцев, даже тех, у кого не было ни единого гроша. Он, как и ты, радеет о нуждающихся и много всего знает… И так же, как и ты, верит в добро.

– А ты сама не веришь в добро?

– Я? В добро? Ни боже мой, я верю только в добрую выпивку и добрую закуску, да чтобы побольше тмина!

Они снова расхохотались, да так заразительно, что мулатки тоже разулыбались: их смешил этот человек, который говорил слишком громко и при этом безостановочно моргал и тряс головой.

56

На следующее утро в халупе на окраине появился рехидор. Он прибыл с новым приказом: переселить детей в Королевский приют для бедных, там будет их новое место жительства. Три экипажа ждали на улице. Дети мечтательно предвкушали знакомство со своим будущим домом. Бальмис с трудом заставил себя проснуться и одеться. Той ночью он почти не спал, потому что засиделся до рассвета за разговорами с Антоньитой. В экипаже он устроился рядом с рехидором.

– Вакцинация будет проходить в приюте, – сообщил чиновник.

– Это плохой выбор, приют находится на отшибе, да и люди не любят ходить в подобные места, – возразил Бальмис.

– У нас обычно там делают прививки, с тех самых пор, как вице-король вакцинировал там своего сына… Вы бы только видели, как толпился народ, чтобы увидеть процессию разукрашенных карет!

– Да, мне говорили…

Королевский приют для бедных занимал большое здание на улице Мерсед. Хотя устав и принципы работы в точности повторяли порядки в Мадридском доме призрения, это был гигантский сиротский дом: более четырехсот брошенных родителями мальчиков и девочек ютились в залах с грязными облупленными стенами. Большую часть составляли негры, метисы и индейцы, но и белых беспризорников хватало. Гостей встречали главный капеллан и старшая сестра-хозяйка, толстая метиска с двумя черными косицами, как у школьницы. Вновь прибывшим рассказали, что здесь существует разделение: сироты от рождения до трех лет считаются малышами-инфантами, от трех до семи лет – детьми, или дошкольниками, а от семи – юношами. У каждой категории есть свои обязанности. Самый страшный проступок, который может совершить дошкольник – это неправильно отвечать на уроках катехизиса, и за это полагается порка. Наказания использовались различные: детей ставили на колени и заставляли держать на руках гири, сажали в деревянные колодки (отверстия были предусмотрены для детей всех возрастов и размеров), а самым страшным считалось следующее: ребенка запихивали в мешок с завязками на шее и подвешивали на двух веревках к потолку, на виду у всех.

– Для юношей, – бесстрастно перечисляла сестра-хозяйка тоном, которым способна говорить лишь чиновница с мизерным заработком, – у нас есть изолятор, где мы их держим столько, сколько решат учителя или капеллан.

Заметив выражение ужаса на лице вновь прибывших, она добавила:

– Впрочем, эту келью мы почти никогда не используем.

Томас Мелитон, которому исполнилось четыре, расплакался.

Остальные последовали его примеру. Старшие еще сдерживались, но и у них предательски подергивались губы. Кандидо уже озирался в поисках путей для побега. У Бенито вид был, как у человека, в самый последний момент чудом избежавшего казни. Замешательство и разочарование читалось на всех лицах, включая Бальмиса, его помощников и Исабель.

В остальном же, как им продолжали объяснять, жизнь в этом заведении не сильно отличалась от будней Мадридского дома призрения. По утрам учителя вели уроки письма, хотя, по словам капеллана, молитвы и псалмы куда полезнее. Среди детей второй категории еженедельно распределялись обязанности: они трудились как дворники, кладовщики, служки, трапезники и надзиратели. После рассказа о здешних порядках детей направили к капеллану для оформления. Священник осматривал каждого, одного за другим, заносил в журнал их особые приметы, возраст и одежду, а потом передавал сестре-хозяйке, которая приводила их в порядок и устраивала на место. Исабель пришлось отдать своих «инфантов» – галисийских малышей возраста Томаса Мелитона и младше – другой сестре; их отвели в комнату с соломенными тюфяками.

– Не уходи! – кричал Томас Исабель.

– Сейчас мне надо идти, но я буду навещать вас каждый день, – ответила Исабель с комом в горле.

– Не-е-ет!.. Не-е-ет!..

Детишки рыдали в три ручья, размазывая сопли и протягивая к ней руки. Разразилась настоящая какофония плача и воплей малышей, которых снова бросали. Исабель понимала, что лучше уйти, нежели остаться и утешать их. Она собиралась приходить к ним каждый день, пока они не привыкнут к новой жизни. Спускаясь по лестнице, она столкнулась с Кандидо: он уже успел оформить свое поступление.

– Почему я не могу остаться с тобой и Бенито?

Исабель замешкалась. Она не знала, что ответить этому мальчику, который требовательно смотрел на нее. Жизнь – сложная штука, детей нельзя усыновлять вот этак запросто, нужно соблюдать правила…

– Не вздумай делать глупости, – предупредила Исабель, – мы приложим все усилия, чтобы вытащить вас отсюда, мало-помалу…

– Доктор Бальмис всегда говорит, что мы герои… Тогда почему он наказывает нас, засовывая сюда?

Она опять не сразу нашлась с ответом.

– Он вас не наказывает, никто вас не наказывает.

– Он обещал, что мы будем жить в семьях…

– Да-да, сестра-хозяйка заверила меня, что