Читать книгу - "Четыре ветра - Кристин Ханна"

Элса услышала музыку, она различила скрипку, банджо и гитару, играли «Роза секонд-хенд»^[8]. Изнутри доносился шум праздника – веселые голоса, смех.

Папа открыл багажник, забитый едой, которую Мария стряпала несколько дней. Но мама, конечно, скажет, что это все она приготовила по семейным рецептам, переданным предками – техасскими пионерами. Пироги с патокой, имбирные пряники по рецепту тетушки Берты, персиковый пирог-перевертыш и любимая ветчина дедушки Уолта с подливкой «красный глаз» и кукурузной кашей должны были напомнить людям, какую роль Уолкотты сыграли в истории Техаса.

Элса шла за родителями к залу собраний, держа в руках все еще теплый противень.

Зал украшали яркие лоскутные одеяла, они же служили скатертями. У задней стены выстроились длинные столы, заваленные едой: запеченная свинина и жирное, темное жаркое, противни с зеленой фасолью, приготовленной в свином жире. И конечно, салаты с курицей и картофельные салаты, колбаски и булочки, пшеничный хлеб, кукурузный хлеб, торты и пироги всех видов. Все в округе любили праздники, и женщины расстарались, чтобы произвести впечатление. На праздник везли копченую ветчину, и колбаски из зайчатины, и булочки с только что взбитым маслом, и яйца вкрутую, и фруктовые пироги, и тарелки с хот-догами. Мама подошла к угловому столу, где женщины из Лиги по благоустройству города раскладывали угощения.

Сестры Элсы уже суетились рядом с женщинами из Лиги. На Сюзанне была блузка из красного шелка Элсы. Горло Шарлотты украшал красный шелковый шарф. Элса замерла. При виде сестер в красном шелке она совсем пала духом.

Папа присоединился к группе мужчин, громко разговаривавших возле сцены.

Сухой закон, который установил запрет на продажу алкоголя, был написан не для этих мужчин, крепких, здоровых иммигрантов из России, Германии, Италии и Ирландии. Они приехали сюда ни с чем и из этого ничего сделали нечто, потому им не нравилось, когда их учили жить какие-то шишки, которые, казалось, и знать не знают о существовании Великих равнин. Пусть и выглядели эти мужчины не особо презентабельно, счета в банке у них имелись. Пшеница продавалась по доллару тридцать за бушель против сорока центов, составлявших расходы на ее выращивание, и округа благоденствовала. Человек с более-менее солидным наделом земли чувствовал себя богачом.

– Далхарт на подъеме, – громко сказал отец, перекрывая музыку. – В следующем году я построю здесь чертов оперный театр. Почему мы должны ездить в Амарилло за культурным досугом?

– Нужно провести в город электричество. Это ключ ко всему, – добавил мистер Хёрст.

Мама раскладывала еду: без ее участия стол не будет накрыт так, как положено. Шарлотта и Сюзанна смеялись и весело болтали со своими красивыми, хорошо одетыми подругами, многие из которых уже стали матерями.

И тут Элса заметила Рафа, тот стоял у углового стола в компании других итальянцев. Ему пора было подстричься: черные волосы отросли на макушке, хотя на висках были криво обрезаны. Помаде не удалось усмирить его шевелюру, от нее волосы только лоснились. Одет он был в однотонную рубашку, истертую на локтях, коричневые брюки поддерживали кожаные подтяжки, клетчатый галстук-бабочка выглядел нелепо. Хорошенькая темноволосая девушка крепко держала его под руку.

За шесть недель, что Элса не видела Рафа, его лицо еще сильнее загорело – сказались дни, проведенные в поле.

Посмотри на меня, подумала она. И тут же: нет, не надо.

Он наверняка сделает вид, что не знаком с ней. Или хуже того – что не узнаёт ее.

Элса заставила себя сдвинуться с места.

Поставила противень на стол, застеленный белой скатертью.

– Господи, Элса. Ветчина посреди десертного стола. О чем ты думаешь? – возмутилась мать.

Элса перенесла противень на соседний стол. Каждый шаг по деревянному танцполу приближал ее к Рафу.

Она осторожно опустила противень на стол.

Раф оглянулся и увидел ее. Он не улыбнулся, только тревожно покосился на спутницу.

Элса тут же отвела взгляд. Она едва сдерживалась, ее распирало желание. Она задыхалась. И меньше всего на свете ей хотелось провести так весь вечер – без малейшего знака внимания с его стороны.

– Мама, – она подошла к матери, – мама…

– Ты видишь, что я разговариваю с миссис Толливер?

– Да. Извините. Просто…

Не смотри на него.

– Я плохо себя чувствую.

– Думаю, она слишком разволновалась, – сказала мама, обращаясь к миссис Толливер.

– Наверное, мне лучше пойти домой.

Мать кивнула:

– Конечно.

Элса не смотрела на Рафа, направляясь к открытой двери. По танцполу мимо нее проносились пары.

Золото заходящего солнца, теплый воздух. Дверь за ее спиной захлопнулась, приглушив пение скрипок и топот танцоров.

Она шла через лабиринт из припаркованных автомобилей, мимо запряженных лошадьми фургонов, на которых на праздники приезжали менее удачливые фермеры.

На Главной улице было тихо, она купалась в солнечном сиянии цвета ириски, которому вскоре предстоит растаять, обратиться в ночь. Элса шагнула на тротуар.

– Элс?

Она остановилась, медленно повернулась.

– Извини, Элс, – сказал Раф, явно чувствуя себя неловко.

– За что?

– Мне нужно было с тобой заговорить. Или рукой помахать.

– Угу.

Он подошел ближе, так близко, что до нее долетел легкий запах пшеницы.

– Я все понимаю, Раф. Она милая.

– Джиа Компосто. Наши родители решили, что мы поженимся, когда мы еще ходить не умели.

Он наклонился к ней, и Элса уловила его теплое дыхание.

– Ты мне снилась, – быстро сказал он.

– П-правда?

Он смущенно кивнул.

Чувство, будто она подошла к краю обрыва: еще шаг – и полетишь вниз. Его взгляд, его голос. Элса смотрела в глаза Рафа, темные как ночь и немного грустные, хотя о чем ему грустить, она и представить не могла.

– Приходи в старый амбар Стюарда, – сказал он. – В полночь.

Элса лежала в постели, полностью одетая.

Не нужно ей туда идти. Это очевидно. Синяк на щеке давно исчез, но незримый след от него остался. Порядочные женщины так не поступают.

Она слышала, как родители вернулись домой, поднялись по лестнице, как открылась и закрылась дверь в их спальню.

Стрелки часов у кровати показывали 21:40.

Дом затих, Элса лежала, стараясь дышать беззвучно.