Читать книгу - "Четыре ветра - Кристин Ханна"

Он остановился перед пустым амбаром, заглушил мотор и некоторое время сидел, глядя вперед. Тишину нарушало только их дыхание и тиканье затихающего мотора.

Он выключил фары и открыл дверцу, потом обошел машину, чтобы открыть дверцу с ее стороны.

Он помог ей выбраться из грузовика, и все это время она неотрывно смотрела на него.

Он мог бы шагнуть назад, но не сделал этого, и она почувствовала, что от него пахнет виски и лавандой, которую мать юноши, должно быть, использовала, когда гладила или стирала его рубашку.

Он улыбнулся ей, и она улыбнулась в ответ, чувствуя надежду.

Он расстелил пару одеял в деревянном кузове, и они забрались туда.

Они лежали рядом, глядя на бесконечное, усыпанное звездами темное небо.

– Сколько тебе лет? – спросила Элса.

– Восемнадцать, но мама обращается со мной как с ребенком. Сегодня мне пришлось тайком уйти из дома. Она постоянно беспокоится о том, что подумают обо мне другие люди. Тебе везет.

– Везет?

– Ты можешь одна гулять вечером в этом платье, без сопровождения.

– Знаешь, мой отец этому совсем не рад.

– Но все же ты гуляла. Вырвалась из дому. Ты когда-нибудь думаешь, что жизнь больше, чем то, что мы видим здесь?

– Да, – ответила она.

– Ведь где-то наши ровесники пьют вино и танцуют джаз. Женщины курят на людях, – вздохнул он. – А мы здесь.

– Я обрезала волосы, – сказала она. – По реакции моего папы можно было подумать, что я кого-то убила.

– Что со стариков возьмешь. Мои родители приехали сюда с Сицилии всего с несколькими долларами. Они все время рассказывают мне эту историю и показывают свою счастливую монетку. Как будто оказаться здесь – это счастье.

– Ты мужчина, Раффаэлло. Ты можешь делать что угодно, поехать куда угодно.

– Зови меня Рафом. Мама говорит, что это звучит более по-американски, но если уж они так хотели, чтобы я стал американцем, нужно было назвать меня Джорджем. Или Линкольном. – Он вздохнул. – Здорово, что я кому-то могу все это высказать. Ты хорошая слушательница, Элс.

– Спасибо… Раф.

Он перекатился на бок. Она почувствовала, что он смотрит на нее, и постаралась дышать ровно.

– Можно поцеловать тебя, Элса?

Она едва смогла кивнуть.

Он наклонился и поцеловал ее в щеку. Губы у него были такие мягкие, от их прикосновения Элса почувствовала, что оживает.

Он осыпал поцелуями ее шею, и ей захотелось потрогать его, но она не решалась. Приличные женщины наверняка такого себе не позволяют.

– Можно… больше, Элса?

– Ты хочешь…

– Любить тебя?

Элса мечтала об этом, молилась, чтобы это случилось, сооружала фантазии об этом из прочитанного, и вот теперь все свершится. По-настоящему. Мужчина просил разрешения заняться с ней любовью.

– Да, – прошептала она.

– Ты уверена?

Она кивнула.

Он отодвинулся от нее, завозился с ремнем. Пряжка лязгнула о стенку грузовика, когда он стянул штаны.

Он задрал ее красное шелковое платье, оно скользнуло вверх по телу, щекоча и возбуждая. Он стянул с нее панталоны, и она увидела свои обнаженные ноги в свете луны. Она сжала ноги, но он раздвинул их и забрался на нее.

Боже мой.

Она закрыла глаза, когда он протиснулся в нее. Было так больно, что она вскрикнула.

Элса зажала рот рукой, чтобы не проронить больше ни звука.

Он застонал, вздрогнул и замер, лежа на ней. Она чувствовала его тяжелое дыхание у своей шеи.

Он скатился с нее, но остался рядом.

– Ух ты, – сказал он.

По голосу было похоже, что он улыбается, но разве такое возможно? Наверное, она что-то сделала не так. Не может быть, что это… все.

– Ты просто чудо, Элса, – сказал он.

– Тебе понравилось? – осмелилась спросить она.

– Очень, – ответил он.

Ей хотелось повернуться на бок и смотреть на его лицо. Целовать его. Эти звезды она видела миллион раз. Он же был чем-то новым, и он хотел ее. Весь ее мир пребывал в смятении. Элса никогда всерьез не думала, что такое случится. Можно любить тебя? – спросил он. А вдруг они вместе заснут и…

– Ну, пожалуй, мне лучше отвезти тебя домой, Элс. Отец мне голову оторвет, если я на рассвете не выеду в поле на тракторе. Завтра мы собираемся распахать еще сто двадцать акров, чтобы посадить больше пшеницы.

– О, – сказала она. – Да. Конечно.

Элса закрыла дверцу грузовика. Раф улыбнулся ей через открытое окно, медленно поднял руку и уехал.

Что это за прощание такое? Захочет ли он снова встретиться с ней?

Посмотри на него. Конечно, нет.

Кроме того, он жил в Тополином. За тридцать миль отсюда. И даже если им приведется встретиться в Далхарте, это ничего не будет значить.

Он итальянец. Католик. Совсем юный. Все это совершенно неприемлемо для ее семьи.

Она открыла калитку и вступила в благоухающий мир своей матери. С этих пор цветущий ночью жасмин всегда будет напоминать Элсе о нем.

Она открыла парадную дверь и вошла в темную прихожую.

Раздался скрип, и Элса остановилась. Через окно просачивался лунный свет. Она увидела, что у виктролы стоит отец.

– Кто ты? – спросил он, подходя к ней.

Расшитая бисером серебристая повязка Элсы соскользнула вниз, она поправила ее.

– В-ваша дочь.

– Черт возьми, это так. Мой отец воевал за присоединение Техаса к Соединенным Штатам. Он стал рейнджером, сражался в Ларедо, его ранили, и он чуть не умер. Эта земля пропитана нашей кровью.

– Д-да. Я знаю, но…

Элса не увидела, что отец замахнулся, не успела увернуться. Он так сильно ударил ее по щеке, что Элса упала.

В страхе она забилась в угол.

– Папа…

– Ты нас позоришь. Скройся с глаз моих.

Элса резко поднялась, взбежала по лестнице и захлопнула дверь спальни.

Дрожащими руками зажгла лампу у кровати и разделась.

Чуть выше груди осталась красная отметина. (Это Раф ее оставил?) На щеке уже проступал синяк, а волосы растрепались от занятий любовью, если это можно было назвать любовью.

И пусть, она снова сделала бы это, если бы могла. Пусть отец бьет ее, кричит, осыпает оскорблениями и лишает наследства.

Теперь Элса знала то, чего не знала раньше, о чем даже не подозревала: она сделает что угодно, перенесет что угодно, лишь бы ее любили, пусть хотя бы одну ночь.