Читать книгу - "Духовная прародина славян - Михаил Серяков"

С другой стороны, у индоевропейцев, как неоднократно отмечалось специалистами, отсутствуют общие названия основных металлов. К этому следует добавить, что и боги-кузнецы различных народов данной языковой семьи при наличии отдельных общих черт не сводятся к единому первоначальному образу. Все это указывает на то, что кузнечное дело, равно как и активное использование бронзы, стало развиваться у индоевропейцев уже в период начавшегося распада их общности, и образ бога-кузнеца каждый из индоевропейских народов создавал уже на своей новой исторической родине.

В приведенном в начале этой главы фрагменте из перевода Иоанна Малалы Сварог описывается не только как кузнец, приведший людей из дикости к культуре, но и как установитель первых брачных норм. Отечественный фольклор также отчетливо выделяет эту функцию божественного кузнеца. Очень часто кузнец, в ряде случаев безымянный, становится одним из центральных образов любовных заговоров: «На море на океане, на острове на Буяне стоят три кузницы, куют кузнецы там на трех станах. Не куйте вы, кузнецы, железа белого, а прикуйте ко мне молодца (или: красну девицу); не жгите вы, кузнецы, дров ореховых, а сожгите его ретивое сердце…»[423]Древний образ бога-кузнеца доносит до нас песня из Вельского района Смоленщины:

Ты, святый Боже Кузьма-Демьян,

Приходи на свадьбу к нам Со твоими апостолами[424].

Пережитки язычества в этом свадебном тексте были настолько сильны, что единственным достижением новой религии стала замена имени языческого бога Сварога на христианского святого, который, несмотря ни на что, здесь прямо именуется богом — вещь явно кощунственная с точки зрения официального православия. Более того: в качестве главы апостолов Кузьма-Демьян здесь явно занимает место Иисуса Христа, что являлось еще большим святотатством. Весьма похожа на нее в этом отношении и аналогичная песня из Великолукского уезда Псковской губернии:

Благослови меня, боженька,

Свадебку начать!

Благослови меня, боженька,

На весело утро…

Скуй нам, боженька,

Крепко-накрепко

Крепко-накрепко,

Твердо на твердо…

Ай далеко, в чистом поле,

Протекла река,

Как за той быстрой реки

Три апостола:

Первый апостол-боженька

Сама Мать-Богородица,

Другой апостол-боженька

Воскресенье светлое,

Третий апостол-боженька

Кузьма и Демьян.

Яры свечи топятся,

Люди Богу молятся[425].

Нечего и говорить, что с точки зрения новой религии ситуация была весьма безрадостная: через целых девять веков русский крестьянин по своей сути так и остался язычником, лишь самым поверхностным образом усвоив новую религиозную атрибутику. Апостолом-боженькой (два этих понятия он, судя по всему, не различал) для него был не только заменивший бога-кузнеца Кузьма-Демьян, но и Богородица вместе с Воскресеньем, заместившие языческих богинь. Главная роль при этом явно отводилась Кузьму-Демьяну. которого и просили сковать свадьбу. Именно бога-кузнеца и приглашали в первую очередь на свадебный пир, чтобы придать новому союзу прочность и долговечность. В Тверской области данный образ настолько укоренился, что выражение «играть свадьбу» там звучало как свадьбу ковать[426].

Отголосок подлинного имени кующего свадьбу кузнеца отразился даже и в языке: в Новгородской губернии вместо свадьба и свадебный традиционно говорили сварьба и сваребный[427]. То, что это не случайное искажение произношения этих слов, говорит и нижнесорбское swarba — свадьба.

Связь бога-кузнеца с прочностью семейных уз восходит явно к эпохе индоевропейской общности: в греческой мифологии бог-кузнец Гефест ловит в изготовленную им сеть изменявшую ему с богом Аресом Афродиту, а в скандинавской мифологии богиня Вар (буквально — «договор») вместе с молотом Тора скрепляет брачный союз:

Сказал тогда Трюм,

Етунов конунг:

«Скорей принесите

молот сюда!

На колени невесте

Мьелльнир кладите!

Пусть Вар десница

Союз осенит!»[428]

Этимологическое совпадение имени освящающей брак скандинавской богини с именем славянского бога-кузнеца тем более показательно, что в данном брачном ритуале фигурирует еще и молот Тора. Некоторые данные позволяют предположить существование мифологического персонажа, имеющего в своем имени корень свар, еще во время индоевропейского единства. В сороковом гимне V мандалы Ригведы, собрании священных гимнов индийских ариев, созданном во II тысячелетии до н. э., рассказывается миф об Атри, спасшем Солнце-Сурью, проглоченное Сварбхану. Обычно в Сварбхану видели некого злокозненного демона, названного к тому же в этом гимне асурой. Однако асурами в Ригведе называется старшее поколение богов, часть из которых, как, например, Варуна, перешли на сторону нового поколения богов и вошли в состав индийского пантеона. Однозначно считать Сварбхану демоном не позволяет и его имя, которое буквально означает «обладающий солнечным светом». Примирить это противоречие позволяет гипотеза С. Джемисон, согласно которой имя Сварбхану является эпитетом ведийского бога огня Агни в его грозном аспекте, который от имени богов наказывает бога солнца Сурью за инцест с собственной дочерью Ушас, пронзив и скрыв его мраком[429]. Данная версия подкрепляется тем, что женой ведийского бога солнца является Шакти, родная дочь Сварбхану, который в данном контексте превращается из злокозненного демона в тестя бога солнца. Вне зависимости от интерпретации ведийского гимна, в нем присутствует сюжетная связь между Сварбхану и Солнцем, что соотносится с тем, что Сварог был отцом Солнца-Дажьбога в славянском мифе, а если теория С. Джемисон верна, представление об установлении Сварогом сексуальных табу может быть отнесено к эпохе индоевропейской общности.

С другой стороны, косвенно подкрепляет отождествление Сварбхану с ведийским богом огня Агни тот факт, что древнерусские поучения против язычества называют огонь Сварожичем, т. е. сыном бога-кузнеца. В «Слове Иоанна Златоуста о том, как поганые веровали идолам» он оказывается в одном ряду с другими знаменитыми богами отечественного пантеона: «А друзии Перену, Хоурсу, виламъ, и Момоши… А инии въ сварожитца верують и въ Артемиду, имже невеглаши человечи молятся, и куры имъ режють. О оубогая коурята, оже не на честь святымъ породишася, ни на честь вернымъ человекомъ, но на жертву идоломъ режються!»[430]Другое древнерусское поучение — «Слово некоего Христолюбца, ревнителя по правой вере», пересказывая выше приведенный фрагмент, добавляет одно существенное пояснение: «Коуры режють; и огневи молять же ся, зовуще его сварожичымь»[431]. Так сын Сварога напрямую отождествляется автором поучения с огнем, культ которого у славян единодушно отмечался отечественными и мусульманскими писателями. По этому поводу Ибн-Руст высказывался абсолютно однозначно: «Все славяне — огнепоклонники»[432]. Наконец, еще одну подробность добавляет очередное христианское поучение — «Слово св. Григория о том, како первое погани суще языци кланялись идоломъ и требы им клали; то и ныне творять»: «И огневы сварожицю молятся и навьмь мъвь творять и вь тесте мосты делають..»[433]Поклонение Сварожичу здесь поставлено рядом с упоминанием поклонения навьям — умершим предкам. В «Слове некоего Христолюбца» упоминается и место поклонение огню: «и вся жертва идольска, иже молятся огневи подъ овиномъ»[434], а на древность этого обычая, ставшего объектом преследования немедленно после насильственной христианизации Руси, указывает церковный устав Владимира, определявший, что молящиеся под овином подлежат церковному суду. Впоследствии, уже в эпоху двоеверия, в низшей мифологии восточных славян появляется и специальный дух овина — овинник, на которого перешел ряд черт Сварога. Выше уже было показано, что, подобно божественному кузнецу, он спас парня от мертвой старухи. В свете того, что Сварог был богом — покровителем свадьбы, интересно отметить схожие черты и у овинника. В.И. Даль приводит следующее народное поверье по этому поводу: «Девка кладет ночью руку в овинное окно: коли никто не тронет, в девках сидеть; голой рукой погладит, за бедным быть; мохнатою — за богатым».