Читать книгу - "Факундо - Доминго Фаустино Сармьенто"

советовались с ним по по­воду своих дел. Росас — первый наездник Аргентинской Республики, и говоря — Аргентинской Республики, я имею в виду — всей земли, ибо ни профессиональный объездчик лошадей, ни араб не сумеет сла­дить, как он, с необъезженным жеребцом Пампы.

Он необыкновенно деятелен, от избытка сил с ним случаются при­ступы нервного возбуждения, тогда он вскакивает на коня и, крича во все горло, мчится в пампу, скачет и скачет во весь опор, пока, на­конец, загнав коня, весь взмокнув, не возвращается в дом, бодрый и вновь готовый к труду. Наполеон и лорд Байрон страдали такими приступами, исступлением, вызванным избытком жизненных сил.

С ранней юности Росас отличается размахом своих начинаний, на многие лиги засевает он обширные поля пшеницей, рьяно берется за любое дело и успешно его осуществляет, он известен и как рачи­тельный хозяин, поместья его славятся железным порядком. Вот в чем коренится его искусство, и этот тип правления он испробует позднее уже в городе. Нужно знать аргентинского гаучо, его врожденные склон­ности и закоренелые привычки. Скажем, повстречавшись с ним в пам­пе, вы предложите ему стать хозяином поместья и стад, которые еде- лают его богатым; или, скажем, он носится по округе в поисках зна­харки, чтобы спасти мать или любимую жену на смертном одре,— но тут на его пути вдруг встречается страус, и, забыв о богатстве, которое вы ему предлагаете, об умирающей жене или матери, он припустится за ним вслед; и не только один гаучо находится во власти этого чув­ства, его конь тоже начинает ржать, встряхивает гривой и в нетерпе­нии кусает удила, готовый мчаться в погоню за добычей. Если в деся­ти лигах от своего жилища гаучо замечает, что потерял нож, то воз­вращается назад, даже если он уже совсем рядом с тем местом, куда направляется: ведь нож для него — все равно что дыхание, все равно что сама жизнь.

Так вот, Росас добился, что в его поместьях, раскинувшихся от Лос-Серрильос до речки Качагуалефу, страусы бродили стадами и не убе­гали при приближении гаучо: настолько уверенно и спокойно они чувствовали себя во владениях Росаса, в то время как во всех близлежа­щих окрестностях они уже перевелись. Что касается ножа, то ни один из пеонов не носил его при себе, хотя большинство из них были убий­цы, преследуемые правосудием. Однажды он сам по забывчивости пове­сил на пояс кинжал, и управляющий обратил на это его внимание; Росас спускает штаны и велит дать себе двести плетей — таково нака­зание, введенное им для тех, кто появляется с ножом.

Возможно, кому-то это покажется сомнительным, но Росас сам об этом рассказывал, это так же доподлинно верно, как и те сумасброд­ства и кровавые причуды, в которые целых десять лет упорно отказы­вался верить цивилизованный мир. Авторитет власти и уважение к при­казу, каким бы смешным или нелепым он ни был,— вот вера Росаса, и десять лет в Буэнос-Айресе и по всей Республике он будет прика­зывать бить плетьми и сносить головы, пока багровая лента не станет неотъемлемой частью жизни человека, как само его сердце. Не отсту­паясь, он будет повторять перед лицом всего мира в каждом официаль­ном сообщении: «Смерть гадким, диким, грязным унитариям!» — и повторять до тех пор, пока не выдрессирует, пока не заставит всех без возмущения и возражений слушать этот кровавый клич. Мы уже были свидетелями того, как один высокопоставленный чилийский чинов­ник воздавал хвалу Росасу, но, в конце концов, кому это интересно?

Но в чем же корни введенного им правления, презирающего здравый смысл, традиции, совесть и давний опыт цивилизованных народов? Да простит меня Бог, если я ошибаюсь, но эта мысль занимает меня уже давно: эту идею подарило Росасу скотоводческое поместье, где он провел всю свою жизнь, и Инквизиция, в обычаях которой он был вос­питан. Празднества в церковных приходах — своеобразное повторение праздников клеймения скота, на которые собирается все население; багровая лента, что метит каждого мужчину, женщину или ребенка,— клеймо, по которому владелец узнает свой скот; отсечение ножом голо­вы, учрежденное как форма публичной казни, проистекает из обычая обезглавливать скот, принятого среди всех сельских жителей; последо­вательное и беспричинное заключение в тюрьму на целые годы сотен горожан подобно ежедневному сгону скота в загон — это помогает укро­тить его; избиение плетьми на улицах, Масорка, организованные убий­ства — также способы укрощения города, призванные уподобить его в конце концов послушному и управляемому стаду.

Пунктуальность и порядок отличали дона Хуана Мануэля Росаса в частной жизни, и потому в его угодьях батраки славились образцо­вым послушанием, а скот — покорностью. Если подобное объяснение вам кажется чудовищным и нелепым, попробуйте найти другое; объяс­ните мне, почему столь пугающе совпадают приемы управления Роса­са поместьем с приемами его управления государством; даже всегдаш­нее его почтение к собственности — следствие того, что этот гаучо у власти — собственник Факундо меньше уважал собственность, чем жизнь, а Росас преследовал скотокрадов с тем же упорством, что и унитариев. Его правительство было непреклонным по отношению к ним, и сотни их были казнены. Несомненно, это похвально, я лишь объяс­няю происхождение его пристрастий.

Но существует и другая часть общества, ее нужно обучить морали и послушанию, обучить и приходить в восторг, и аплодировать, и за­молкать, когда должно. Как только Вся Полнота Общественной Власти переходит к Росасу, Палата представителей становится ненужной, поскольку теперь закон заключен непосредственно в самой персоне главы Республики. Однако форма сохраняется, и в течение пятнадцати лет избирается по тридцать индивидуумов, которых держат в курсе дел. Но ведь иная роль предназначалась по традиции Палате представите­лей: здесь во времена Балькарсе и Виамонта из уст Алькорты, Гидо и других звучали голоса свободы и слова осуждения в адрес подстре­кателя беспорядков; значит, нужно уничтожить этот обычай и дать всем суровый урок на будущее.

Доктор дон Висенте Маса, председатель Палаты представителей и Палаты правосудия, советник Росаса, тот, кто больше всех способство­вал его возвышению, однажды увидел, что отрядом Масорки сорван его портрет со стены в Зале Трибунала; ночью разбивают стекла в окнах дома, где он укрылся; на другой день Маса пишет Росасу, своему по­литическому крестнику, которому он покровительствовал в иные време­на, и указывает на странность подобных явлений и на свою полную невиновность в чем-либо. На третий день вечером он отправляется в Палату представителей и диктует секретарю свое отречение от долж­ности, но тут нож, перерезавший ему горло, прерывает диктовку. По­являются члены Палаты, видят залитый кровью ковер и распластанный на нем труп председателя; сеньор Иригойен предлагает собрать на сле­дующий