Читать книгу - "Первая на возвращение. Аристократка в Советской России - Ирина Владимировна Скарятина"

звёздным светом январской ночью я примчалась туда на тройке из Петербурга с группой таких же молодых, как и я, друзей, и нам разрешили посмотреть в огромный телескоп на сияющие зимние звёзды. В ту ночь лошади несли нас бешеным галопом, поднимая копытами мелкую снежную пыль, которая, попадая на наши лица, жалила их и вызывала покалывание. Тогда на мне красовалась ярко-красная бархатная шуба с широким собольим воротником и такой же шапкой, и когда я проходила мимо зеркала в раздевалке обсерватории, я помню, что, остановившись перед ним, рассмеялась, поскольку мои щёки были столь же красными, как моя шуба, а мои волосы казались седыми, покрывшись снежной пудрой. На обратном пути мы спели все песни про тройку, которые знали, и ямщик пел вместе с нами, а после научил нас нескольким старинным народным песням, которые мы никогда раньше не слышали. Я попыталась спеть одну из них Вику после того, как рассказала ему эту историю, но по какой-то причине голос перестал мне повиноваться и мои усилия закончились жалким карканьем.

"Ты никогда не можешь правильно исполнить мелодию", – критически произнёс он, и в кои-то веки я не стала с этим спорить.

Вскоре мы прибыли в Ленинград, как раз когда начало темнеть и в городе замерцали огни. Поезд замедлил ход и, осторожно пробравшись по паутине путей, наконец доставил нас на знакомый старый вокзал, который ни капельки не изменился.

Снаружи, в "Линкольне", приехавшем нас встретить, мы обнаружили принятого нами за ГПУшника молодого человека, которому каким-то образом удалось быстрее нас добраться до автомобиля и оказавшемуся герром Карлом Руппрехтом, мирным туристом из Франкфурта-на-Майне. Тот уже был встречен другом-немцем и радостно болтал на своём родном языке после вынужденного двухдневного молчания. Позже, познакомившись с нами поближе, он признался, что в поезде смотрел на нас с таким же подозрением, с каким мы относились к нему.

2

Моё первое впечатление о Ленинграде повергло меня в явный шок, хотя и очень приятный. Когда я покидала город в октябре 1922-го, он всё ещё находился в плачевном состоянии – улицы едва освещены, проезжая часть и тротуары разбиты, всё в колеях и ямах. Магазинов тогда практически не было, несмотря на то, что шёл год "новой экономической политики", и повсюду стоял смрадный запах канализационных стоков или, вернее, их прискорбного отсутствия.

Теперь же я лицезрела прекрасно освещённые улицы, наш лимузин мчался по превосходному асфальту, со всех сторон были ярко выглядевшие магазины, зловоние исчезло, и кучи людей толпились на тротуарах и до отказа забивали трамваи. Это была странная человеческая масса, совершенно непохожая на ту, которую мы привыкли видеть в больших городах. В том, что касалось одежды, я не заметила классовых различий. Все, за исключением солдат и матросов, выглядели совершенно одинаково потёртыми и бедными. Никто не казался ни перекормленным, ни недоедающим, и все куда-то спешили, были нетерпеливы и возбуждены, будто их действиями управляла одна и та же внутренняя движущая сила.

"Ну и дела! Только посмотри, как они облепляют трамваи! Я никогда в жизни не видел, чтоб куда-то направлялось столько людей", – заметил Вик, некоторое время понаблюдав за происходящим. Наша маленькая русская сопровождающая Катя, приехавшая встретить нас на вокзале, радостно согласилась, воскликнув: "О, да, мы все, как у вас говорят, 'куда-то едем и что-то делаем'. Просто подождите и увидите нашу всеобщую занятость". И она, безусловно, оказалась права.

Онемев от волнения и затаив дыхание, я разглядывала пролетавшие мимо знакомые улицы, но когда мы выехали на старый Невский проспект, что ныне назван проспектом 25-го Октября, я больше не смогла молчать.

"Смотри, Вик, смотри! – закричала я, внезапно обретя дар речи. – Видишь тот дом? Это место, где я играла в детстве, а там, дальше по Фонтанке, мой старый дом. Тот, что с балконом … а вон мои окна".

Но он, толкнув меня локтем в рёбра и прорычав: "Будь добра, потише", – заставил меня повторно замолчать. Позже, уединившись в нашем номере, он прочитал мне целую лекцию о ненужности вещания направо и налево о том, кем я являюсь, сказав, что вполне достаточно, что об этом уже осведомлено советское правительство.

"Нет смысла привлекать к себе внимание незнакомцев. Просто будь чуточку посдержаннее", – заключил он, и я пообещала, что так и сделаю.

В конце концов мы оказались на площади напротив бывшего Николаевского вокзала, нынче именуемого Московским, объехали отвратительный громоздкий памятник Александру III, который остался стоять скорее как насмешка, чем как что-либо ещё, и, остановившись перед гостиницей "Октябрь", вышли, дабы быть тотчас сопровождёнными в предназначенный нам номер на втором этаже.

"У меня для вас сюрприз, – провозгласила Катя. – Если желаете, то можете сегодня вечером пойти в оперу. Там дают 'Руслана и Людмилу', и мне удалось достать два очень хороших места".

Придя в восторг от такой перспективы, мы, естественно, сказали, что нам бы очень хотелось пойти, и стали приводить себя в порядок. Наш номер был большим, чистым и удобным, с двумя блестящими латунными кроватями и набором красивой мебели. Но что самое приятное, вода в ванной оказалась обжигающе горячей, к нашему огромному удивлению, поскольку люди, побывавшие в России, рассказывали, что, хотя им и предоставляли номера с ванной комнатой, там всегда отсутствовало горячее снабжение.

"Но, Боже правый, что же мне в оперу надеть? – печально спросила я Вика. – Я ведь совсем не ожидала, что всё так выйдет, и у меня даже нет с собой вечернего платья, а лишь синий саржевый костюм, который только самую малость наряднее дорожного коричневого. О Господи, я же буду выглядеть как пугало", – причитала я.

"Ерунда, – нетерпеливо возразил Вик. – Надевай то, что у тебя есть, и совершенно не беспокойся. Держу пари, что здесь никто особо не наряжается".

И он опять оказался прав. Так и было.

Торопясь сбежать вниз по непривычно пологим ступеням главной лестницы и неожиданно поскользнувшись, я очутилась внизу быстрее, чем ожидала, однако, за исключением пары синяков и ряда саркастических замечаний, брошенных Виком, никакого иного вреда моё скатывание не принесло, и я, поднявшись со всем возможным достоинством, вошла в сопровождении мужа в ресторан.

Мы попали в длинное и довольно-таки узкое помещение с мягкими сиденьями по обе стороны от прохода и компактными весёленькими столиками, которые выглядели вполне цивилизованно, будучи снабжены белыми скатертями, салфетками и столовым серебром. В вазах по центру столиков имелись цветы, а установленные через равные промежутки высокие торшеры излучали сквозь жёлтые шёлковые абажуры мягкий и тёплый свет.

Там уже сидело и ужинало большое количество людей – насколько