Читать книгу - "Трагический эксперимент. Книга 2 - Яков Канявский"

Либералы возмущались тем, что эта сделка оказалась слишком половинчатой. Социалисты же негодовали, что революция 1905 года не увенчалась свержением “эксплуататорских классов” и созданием “республики трудящихся”. И даже правоцентристы, единственные, кто поначалу были настроены оптимистично, вскоре разочаровались в способности правительства проводить весь комплекс обещанных реформ.

Однако все эти причины кажутся решающими, повторяю, лишь на первый, поверхностно партийный взгляд, ибо в основе всех вышеупомянутых идейно разновекторных недовольств лежало нечто фундаментально общее для них всех. А именно то, что в результате первой русской революции страна лишилась “настоящего царя”. Или, говоря языком современной политологии, “легитимной власти”.

Дело в том, что Николай II, чей авторитет неуклонно падал практически с первых же дней вступления на престол в 1894 году, после подписания Манифеста 17 октября 1905 года окончательно и бесповоротно превратился, с точки зрения российской традиционной легитимности, в “пустое место”. А именно в “самодержца”, неспособного “самого себя держать” и нуждающегося в публичной поддержке “снизу”.

Причём сертификат “неполного соответствия” Николай II получил не из рук автора Манифеста 17 октября Сергея Витте, не от фрондёрских первых двух госдум и не от революционных масс, а, как это ни может показаться парадоксальным, от правоверных монархистов.

Ничто – даже сам Манифест 17 октября (напомню, провозгласивший основные гражданско-политические свободы и обещавший впредь не издавать законов без согласия Государственной думы, которую, правда, ещё только предстояло избрать) – так грубо и зримо не возвестило о произошедшей делегитимации самодержавия, как приключившиеся на следующий же день после подписания Манифеста черносотенные погромы.

Монархисты, до того момента свято уверенные в том, что российский самодержец в состоянии сам, Богом данными ему силой и властью, подавить любой бунт и удержать свою неограниченную власть, дружно кинулись спасать неожиданно осевшее самодержавие. При этом само название ультрамонархистов – “чёрная сотня” – символически отсылало ко временам Смуты начала XVII века, когда в России самодержавной власти вдруг не стало и когда её, согласно популярной легенде, своими силами воссоздали ”снизу” простые русские люди – обитатели “чёрных слобод” во главе с нижегородским купцом Козьмой Мининым.

И хотя сам Николай II приветствовал активность черносотенцев (и на приёме делегации Союза русского народа 23 декабря 1905 года даже прикрепил себе и наследнику Алексею членские знаки Союза), появление в стране многочисленных ультрамонархических и националистических партий как бы давало сигнал: прежнего самодержавия больше нет, его надо восстанавливать заново!

Таким образом, после издания октябрьского Манифеста в России больше не осталось политических сил, не только на словах, но и на деле признававших Николая II “настоящим самодержцем”. Все политические силы превратились в группировки лоббистов, стремившихся наполнить “пустое место”, которым по факту стал император, собственным “правильным контентом”.

Крайне правые вознамерились активно воздействовать на Николая II, чтобы вернуть ему самодержавную волю и вдохновить на реставрацию самодержавного полновластия.

Правоцентристы решили, что сумеют конструктивно влиять на “пустого самодержца” через наполненного правильной программой премьер-министра Петра Столыпина.

Либеральные радикалы засели в оппозиционные траншеи, обстреливая оттуда императора агитационными снарядами с угрозами новой революционной стихии.

И вот, когда каждая из политических партий приготовилась к большой битве за влияние на царя, вдруг оказалось, что все они в своих расчётах обманулись, ибо царь “уже занят”, поскольку близ трона прочно окопался неказистый с виду фаворит – “грязный мужик”, воля которого значит для Николая II больше, чем воля любой политической силы или лоббистской группы. Это и стало истинной причиной жгучей ненависти практически всей российской общественности к “роковому старцу”, за которым, как за потайной дверью, император скрывался от тех, кто рассчитывал на него давить и его направлять. <…>

В отчаянии царь и царица пытались пойти навстречу Думе (как они это понимали, разумеется) и два раза назначали на пост главы МВД членов Госдумы – сперва крайне правого Алексея Хвостова, а потом и вовсе октябриста Александра Протопопова. Но общественность просто начинала тут же считать этих министров “распутинцами”. И ненависть к старцу в итоге возрастала.

Иными словами, чем дольше у различных политических групп не получалось ликвидировать “распутинскую помеху”, наполнить политически пустого Николая II “правильным содержанием” и обрести таким образом “настоящую власть” хотя бы в глазах своей политической группировки, тем сильнее бурлило всеобщее раздражение от отсутствия в стране по-настоящему легитимной власти. И тем солидарнее оказывались друг с другом все, от крайне правых – и до крайне левых, по одному-единственному вопросу: о необходимости любой ценой низвергнуть и уничтожить старца. О том, что вслед за этим сразу же открывалась новая революционная бездна, практически никто в тот момент не думал. Почти всем казалось, что, устранив это “вселенское зло”, Россия сразу же вступит на светлый путь внутреннего возрождения и внешних побед.

Многолетнее недовольство верховной властью оказалось испытанием, которое образованная и политически активная Россия вынести не смогла. И в итоге – почти в буквальном смысле слова – рехнулась.

Остаётся попытаться ответить на вопрос: было ли всё это неизбежным? Отвечу коротко, чтобы не умножать сослагательность. При наличии на троне такого царя, как Николай II, не только не способного быть сильным, но и не понимавшего той очевидной истины, что после катастрофы 1905 года надо было прятаться не за Распутиным, а за Столыпиным, и не идти на поводу у старцезависимой жены, – шансов на что-то другое, кроме скатывания во всеобщее антираспутинское сумасшествие и революционный коллапс, у России не было».

После Февраля Временное правительство создало Чрезвычайную следственную комиссию для расследования злодеяний Распутина.

Следователь Руднев, имевший возможность ознакомиться с материалами в подлинниках, нашёл, что все документы, на которых строились обвинения, или отсутствовали вовсе, или были сфабрикованы. Другой следователь – Романов в своей записке, опубликованной «Русской летописью», в частности, подтвердил: «Книга Илиодора “Святой чёрт” была проверена комиссией документально и оказалась наполненной вымыслом; множество телеграмм, которые приводит в ней Илиодор, никогда в действительности посылаемы не были. Проверка производилась по номерам телеграмм, а, кроме того, комиссия имела в своем распоряжении не только телеграфные ленты, но даже подлинники».

Фрейлину Вырубову, штатную любовницу старца, подвергли унизительной процедуре проверки. Врачебная комиссия признала её девственницей. «Хотя Распутина постоянно обвиняли в разврате, – пишет Анна Вырубова, – странным кажется тот факт, что, когда начала после революции действовать следственная комиссия, не оказалось ни одной женщины в Петрограде или в России, которая бы выступила с обвинениями против него…»

Следователем Рудневым, специально занимавшимся делом Распутина, был установлен тот факт, что после смерти Григория Ефимовича не осталось ни копейки денег, так что его дети вынуждены были ходатайствовать о Высочайшем пособии. «Распутин, постоянно получая деньги от просителей за удовлетворение их ходатайств, – пишет Руднев, – широко раздавал эти деньги нуждающимся и вообще лицам бедных классов, к нему обращавшимся с какими-либо просьбами даже и нематериального характера».

Никакой вины Распутина ЧСК найдено не было.

Архимандрит Тихон (Шевкунов) – наместник московского Сретенского ставропигиального мужского монастыря, ректор Сретенской духовной