Читать книгу - "Вожди и заговорщики - Александр Шубин"

На объединенном пленуме ЦК и ЦКК 16–23 апреля 1929 г. произошла решающая дискуссия между Бухариным и Сталиным. Накануне пленума все поправки правых к резолюции о пятилетке были отвергнуты.

Бухарин не хотел, чтобы его выступление было воспринято, как оппозиционное: „вы новой оппозиции не получите! Вы ее иметь не будете!“^[420] В отличие от троцкистов, бухаринцы не создавали собственной организации, они придерживались принципов, которые были закреплены в решениях съездов. В этом была большая сложность для сталинской фракции.

Бухаринцам было важно доказать, что Сталин допустил политическую ошибку, нечто вроде осужденного раньше бухаринского лозунга „обогащайтесь“. Сталин объяснял, что имел в виду „нечто вроде дани“ в кавычках. Сторонник правых Д. Розит продолжал настаивать: „Все — таки по отношению к середняку никогда не употреблялось понятие дань“. Раздраженный Сталин ответил Розиту: „Много я видел на свете дубин, но таких еще не встречал“^[421].

Другой идеологический тезис Сталина, который вызывал критику со стороны правых большевиков, был высказан им два года назад, но только сейчас приобрел свое зловещее звучание: „по мере нашего продвижения вперед сопротивление капиталистических элементов будет возрастать, классовая борьба будет обостряться, а Советская власть, силы которой будут возрастать все больше и больше, будет проводить политику изоляции этих элементов…“^[422] Бухарин пытался возражать, что по этой теории классовая борьба „разгорится самым ярким пламенем тогда, когда никаких классов уже не будет!“^[423]

Бухарин укорял своих противников за „полную идейную капитуляция перед троцкистами“ и напоминал, что еще недавно сталинцы стояли на его, Бухарина, позициях, а иногда были и правее: „как на XV съезде Молотов критиковал меня справа за лозунг „форсированного наступления на кулака“? …Теперешний Молотов должен исключить из партии Молотова от XV съезда…“»^[424] Но экономическая обстановка изменилась, и позиция Молотова, как и позиция Сталина не могла остаться прежней.

Сталин говорил на пленуме: «нам не всякий союз с крестьянством нужен, и нам нужен союз не со всем крестьянством, а только с его большинством, с бедняцкими и середняцкими массами, против кулака, который составляет тоже часть крестьянства»^[425] Формально здесь не было разногласий с Бухариным. Но все понимали, что резкой границы между кулаком и середняком нет, и спорщики под одними и теми же словами понимают разные вещи. Как ни расставляй слова «середняк», «крестьянство», «зажиточные», «бедняки», «кулаки», а все упирается в конкретные меры, которые нужно осуществлять в сложившейся критической экономической ситуации. Сталин был за продолжение и усиление чрезвычайных мер. Бухарин — против: «Наши экстраординарные меры (необходимые) идейно уже превратились, переросли в новую политическую линию, отличную от линии XV съезда…»^[426] — утверждал Бухарин, пытаясь отстоять свое право на ортодоксальность.

Бухарин показывает, что отказ от рынка выливается в новые колоссальные затраты на чиновничий аппарат, который будет выполнять работу, которую автоматически делает рынок: «А в это же самое время „издержки аппарата“ и издержки по выкачке хлеба чрезвычайно росли, параллельно уничтожению рыночной формы связи. Накладные расходы на каждый пуд собираемого хлеба гигантски возрастали…»^[427] Но без бюрократии нельзя ни заменять рынок административно — распределительной системой, ни регулировать рынок, что Бухарин считал необходимым.

Понимая, что Сталин уже убедил в своей правоте большинство ЦК, Бухарин все же искал примирения на основе прежних официальных решений: «Сколько раз нужно сказать, что мы за индустриализацию, что мы за взятые темпы, что мы за представленный план?»^[428] «Заметки экономиста» были забыты, Бухарин был готов отступить, но только при условии, что Сталин не продолжит свое наступление на НЭП. «Сколько раз нужно сказать, что мы за колхозы, что мы за совхозы, что мы за великую реконструкцию, что мы за решительную борьбу против кулака, чтобы перестали на нас возводить поклепы?» ^[429]

Экономическая ситуация поставила партию перед выбором, и только Бухарин надеялся, что еще есть возможность усидеть на двух стульях: и сохранить рыночное развитие сельского хозяйства, и осуществить невиданный в мире рывок государственной промышленности. «Что нам нужно? Металл или хлеб? Вопрос нелепо так ставить. А когда я говорю: и металл, и хлеб, тогда мне заявляют: „это — эклектика“, „это — дуализм“, …обязательно, что нужно: или металл или хлеб, иначе ты увиливаешь, иначе это фокусы»^[430]. Бухарин продолжал убеждать членов ЦК, что «дальнейший темп, такой, как мы взяли, а может быть, даже больший, — мы можем развивать, но при определенных условиях, а именно только при том условии, если мы будем иметь налицо подъем сельского хозяйства как базы индустриализации и быстрый хозяйственный оборот между городом и деревней»^[431]. Оказывается, можно развивать промышленность еще быстрее, чем планируют Сталин и Куйбышев. Можно перекрыть самые смелые планы, но… Только при одном условии, которое и при этих — то темпах нельзя выполнить, и вообще без темпов не получается — быстрый подъем сельского хозяйства. Трудно сказать, действительно ли Бухарин тешил себя этими иллюзиями, или пытался «купить» членов ЦК с помощью демагогии, подобной сталинской. При той аудитории, с которой имели дело Сталин и Бухарин, демагогические приемы давали призрачную надежду на победу. Но решение уже было оговорено в аппаратных кулуарах и принято.

Бывший идеолог партии вопрошал Сталина: «Ну хорошо: сегодня мы заготовили всеми способами нажима хлеб на один день, а завтра, послезавтра что будет? Что будет дальше? Нельзя же определять политику только на один день! Какой у вас длительный выход из положения?»^[432].

«Длительным выходом из положения» для Сталина были ускоренная индустриализация за счет коллективизированного крестьянства. Самостоятельное крестьянское хозяйство подлежало ликвидации, крестьяне должны были превратиться в работников коллективного предприятия, подчиненных вышестоящему руководству. Было принципиально важно, что колхоз, в отличие от крестьянской семьи, не сможет укрывать хлеб. Эта скрытая цель коллективизации не была замечена правыми, но Бухарин чувствовал, что что — то здесь не так: «Если все спасение в колхозах, то откуда деньги на их машинизацию?»^[433] Денег не было, не было и достаточного количества тракторов, чтобы одарить каждый колхоз хотя бы одним трактором. Колхозу предстояло стать не сельскохозяйственной фабрикой, а мануфактурой, полурабским хозяйством. Но именно оно могло дать возможность государственному центру контролировать все хозяйство, все ресурсы.