Читать книгу - "Вожди и заговорщики - Александр Шубин"

Сталин не считал целесообразным осенью 1928 г. разворачивать открытую дискуссию, и не потому, что не имел аргументов, а в связи с неготовностью кадровых позиций. Сталин прекрасно понимал, что в компартии побеждает не тот, кто скажет больше, а тот, за кем останется последнее слово. 8 октября Политбюро судило редакцию «Правды» за публикацию столь спорной статьи без ведома ЦК.

Это был важный сигнал. Бухарин все еще считался одним из лидеров партии, но на партсобраниях стали происходить странные вещи. Так, например, на активе Петроградского района Ленинграда официальный лектор раскритиковал «Заметки экономиста». «Хотя все это не помешало ему заявить, что есть сплетники, говорящие о расколе в ЦК»^[392]. После такой критики члена Политбюро, идеолога партии этот лектор должен был бы получить взыскание. Если бы не выполнял указание своего руководства. Пропагандистская машина партии, раньше служившая инструментом в руках Бухарина, теперь была переналажена против него.

Завоевав на свою сторону большинство в Политбюро, Сталин развернул наступление на организации, в которых преобладали сторонники «правых» — Институт красной профессуры, Московскую парторганизацию, наркоматы, профсоюзы, редакцию «Правды».

Из редакции «Правды» вывели учеников Бухарина А. Слепкова и В. Астрова. Вместо них в «Правду» были направлены сталинцы Е. Ярославский, Г. Крумин и М. Савельев, которые стали публиковать статью за статьей о «правом уклоне» (не называя имен конкретных «правых»). Без их одобрения теперь не могли печататься даже статьи самого главного редактора Бухарина.

Начало и наступление на союзника Бухарина, первого секретаря московской парторганизации Н. Угланова, который продолжал критиковать новую продовольственную политику, опровергая оптимистичные утверждения сталинской фракции: «Что касается улучшения снабжения городов продуктами сельского хозяйства, то, товарищи, тут нужно прямо сказать, что положение ухудшилось не только по линии снабжения хлебом, но и другими сельскохозяйственными продуктами». Главную задачу в области идеологической борьбы Угланов видел в борьбе «против проникновения отравленной философии оппозиции в наши ряды»^[393]. А ведь взгляды, подобные идеям левых, высказывали лидеры Политбюро, которые настаивали на приоритете борьбы с «правым уклоном». «Разоблаченный» правый уклонист Мандельштам, выступая на пленуме МК и МГК, продолжал развивать идеи о длительности перехода к социализму: «вся эта огромная масса трудностей, которую мы переживаем, есть длительная полоса»^[394].

Битва за Москву стала решающим этапом борьбы между сталинской фракцией и правыми. На этот раз Сталин решил действовать с помощью «демократии», натравив на Угланова партийные низы, недовольные НЭПом. Орджоникидзе писал Ворошилову: «По всем районам начались перевороты, „стали сбрасывать секретарей районов и громить МК“^[395].

16 октября, пока Бухарин был в отпуске, состоялось расширенное бюро Московского комитета партии. Пленум был „расширен“ сталинистами. Накануне Политбюро приняло обращение от имени ЦК с резкой критикой примиренчества к правым в Московской организации. На пленум явились члены Политбюро Сталин, Молотов и Каганович. Это не предвещало для руководителей Москвы ничего хорошего. Слово взял директор электрозавода Н. Булганин, который от имени группы членов ЦК и МК заявил, что в Московской организации партии „орудуют правые оппортунисты“^[396], которые стремятся свернуть страну на путь капиталистической реставрации. Сам Угланов потворствует правым. Булганина поддержал Каганович. Возмущенный Угланов заявил о своей отставке. Сталин как всегда выступил „примирителем“, не согласился с Булганиным в том, что Угланов — правый. Он виновен лишь в примиренчестве с правыми, и этот вопрос нужно обсудить на пленуме МК.

18–19 октября состоялся пленум МК и Московской контрольной комиссии Организация была подвергнута чистке, из МК вывели заведующего отделом агитации и пропаганды Н. Мандельштама и секретарей райкомов М. Рютина и М. Пеньковского. На конференции досталось и Бухарину за его статью „Заметки экономиста“. Рыков и Томский не предприняли серьезных усилий, чтобы защитить своих союзников. 27 ноября сам Угланов „по просьбе партийного актива“ был снят с поста и заменен Молотовым. Московская организация перешла под контроль Сталина.

Это была важная победа перед ноябрьским пленумом ЦК, где обсуждался вопрос о хозяйственных планах и правом уклоне. Вернувшись из отпуска, Бухарин шесть часов ругался со Сталиным, но в конце концов „сказал, что он не хочет драться, ибо драка вредна для партии, хотя для драки все уже готово. Если драка начнется, то вы нас объявите отщепенцами от ленинизма, а мы вас — организаторами голода“^[397]. Обвинение Бухарина оказалось верным, но воли к проведению своей линии у него не было. Три правых члена Политбюро, Бухарин, Рыков и Томский подали в отставку в знак протеста против проводимой большинством кадровой чистки. Они утверждали, что в таких условиях просто невозможно работать. Сталин успокаивал и в то же время убеждал, метод отставок — не большевистский. Нельзя шантажировать товарищей отставкой. Надо решить дело по — хорошему. Орджоникидзе, не понимавший принципиальность разногласий между Сталиным и Бухариным, пытался „сделать все возможное, чтобы их помирить“^[398]. В результате Рыков и Томский взяли заявления назад. Открытая дискуссия между сторонниками Сталина и правыми не развернулась. Бухарин, не взявший заявление об отставке назад, счел за лучшее уклониться от участия в пленуме, но написал проект резолюции, который лег в основу проекта Политбюро. Как мы уже видели, в своем проекте Бухарин и поддержавший его Рыков выступали за форсированные темпы индустриализации. Проект лишь предлагает „сузить фронт“ строительства тяжелой промышленности (уменьшить количество планируемых заводов), чтобы сэкономить средства и время строительства. Но уже в проекте эта экономия сводится на нет, так как предлагается обратить особое внимание и на черную металлургию, и на сельскохозяйственное машиностроение, и о текстиле не забыть^[399]. Фронт снова расширяется, а при обсуждении на пленуме, когда руководители ведомств и регионов стали лоббировать „свои“ стройки, об экономии стало говорить и вовсе невозможно. Ведь каждый делегат держал в голове: чем выше темпы роста, тем легче „пробить“ свой проект, а при экономии — все „зарежут“, отложат на неопределенный срок. Ведомственные интересы, ажиотаж великих строек и связанного с ним почета, экономической власти и мощи — определяли настроение партийной элиты в это время.