Читать книгу - "Тамерлан - Жан-Поль Ру"

На первых Тимуровых знаменах было изображено три кольца, объяснения чего я нигде не нахожу. В 1392 году перед походом на Иран он обзавелся черным знаменем, украшенным серебряным драконом. Память об этом не утратилась: чудовище и позднее служило навершием тугов; его можно увидеть на штандартах, изображавшихся на миниатюрах XVI века, иллюстрирующих жизнь Тимура, которые хранятся в Стамбуле. Даже если дракон был принят в знак верноподданнических чувств по отношению к Китаю, он не был чужим — по меньшей мере со времен Сельджукидов — и в мусульманском мире, где он представлял (если судить по тому, как и где его помещали архитекторы, а также по извивам его тела) годовой цикл смены сезонов (дракон, как явствует из мифов, зиму проводил под землей, а лето на небе), а также космическое вращение («Посмотри на дракона: он крутится не переставая», — говорится в одном из тюркских текстов XI века).

Центральноазиатские мотивы широко использовались в свадебных и погребальных церемониях. Для будущих супругов ставили новый шатер и во время свадьбы им девять раз меняли одежды и венцы. Траур мог длиться, как и у древних тюрок, сорок дней; заканчивался он общей тризной, тоем, самым значительным коллективным действом у степняков, во время которого постоянно звучал барабан, сугубо шаманистский музыкальный инструмент, который потом ломали, как — в стародавние времена тоже — все то, что сопутствовало смерти и использовалось на погребении.

Женщины лиц не закрывали и от мужчин не отделялись. Каждая украшала себя высокой прической, напоминавшей собой шлем с гребнем, в действительности же — лоскутами ткани с золотой ниткой и венками; все это венчала диадема с высоким султаном из перьев, в чем легко узнается монгольская, изготовлявшаяся из ивовых прутьев бокка, в которой иные склонны видеть прообраз остроконечного хеннинка европейских средневековых дам. Женщины были вольны уходить и приходить; они участвовали в устройстве празднеств, принимали мужчин и женщин и иногда возглавляли трапезы. Они ездили на лошадях, охотились, на скачках выступали соперницами мальчиков; если верить Ибн Арабшаху, некоторые из них сражались в Тимуровой армии. Во время парадных шествий их можно было увидеть танцующими в образе косуль, тогда как одетые в соответствующие шкуры мужчины изображали тигров и леопардов.

Женщины могли делить между собой одного и того же мужчину, так как полигамия была распространена как в традиционных тюркских обществах, так и в мире мусульманском. Ислам попытался ввести определенные ограничения: до четырех законных жен, — но в этой этической борьбе победы не одержал. Степняки всегда тяготели к моногамии, и если, скорее по политическим причинам, они и обзаводились несколькими женами, несмотря на требования шариата, равных прав все женщины не получали: всегда имелась «госпожа», как при императоре императрица. При Тимуровом дворе, где все его четыре жены были одеваемы одинаково, лишь одна носила титул величества, катун; это слово Клавихо транскрибировал как кано и посчитал именем собственным. Во время церемоний именно она шла первой и садилась рядом с Великим эмиром, правда, несколько позади него.^[28] Этот порядок будет помниться долго; так, хивинский правитель Абу’л Гази Бахадур-хан (1644–1663), говоря о старых временах, сказал однажды: «По монгольским обычаям, сколько бы ни было жен у государя, лишь одна сидела в первом ряду, и как бы она ни поступала с остальными, он ей ничего и никогда не говорил». [191]

Охотно брали в жены дочерей поверженных врагов, а также, как в стародавние времена, их жен, предварительно предав смерти самих мужей. Похоже, это делалось не только затем, чтобы превратить побежденных в союзников и обрести вожделенное звание зятя (единственное действительно почетное звание Тимура), но более для того, чтобы ритуальным образом отметить победу и перенять некоторые достоинства униженных государей. Браки такого рода были в ходу в XIV столетии как в кругах Тимуридов, так и у их соседей. Подобным образом Тамерлан женился на дочерях джагатайских и моголистанских ханов; своему сыну он дал в жены дочь хорезмшаха, Хан-заде. Точно так же поступил в 1380 году кара-коюнлу Кара-Ахмед, который, разбив мардинского тюрка-артукида Малика Ису, привел на супружеское ложе его дочь.

Другой матримониальный обычай, заведенный взамен древнего правила, требовавшего убивать жену, когда умирал ее муж, чтобы дать ему возможность оставить ее при себе для потусторонней жизни, обязывал оную выйти вторым браком за сына своего мужа, если она не доводилась ему матерью, или, за неимением такового, за одного из молодых деверей. Данный обычай, должно быть, пользовался успехом, ежели судить по тому, что он был применен к достославной Хан-заде, вышедшей замуж сначала за Джахангира, а затем за Мираншаха; она, в самом деле, была красавицей.

Яса, как и шариат, карали адюльтер смертной казнью. Но следует видеть вот какую разницу. Кораническое законодательство усматривало в данном случае преступление только применительно к женщине, правда, делая все, чтобы оно не стало достоянием площади. Яса считала преступниками обоих партнеров, и всякому заставшему оных на месте блудочинения позволялось их убить. В свое время я допустил ошибку, когда высказал мысль о том, что у тюрко-монголов адюльтер был наказуем лишь в случае, если он совершался внутри племени или клана, и допускался за его рамками — у чужестранцев или врагов. Сегодня более тщательный анализ показывает, что он был запрещен во всех случаях, что побуждало убивать и того, кто не смог удержать похотливых чувств по отношению к чужой жене.

Невзирая на строгость тимуридского закона в том, что касалось нравов,^[29] снисходительное отношение сохранялось к особым традициям некоторых подчиненных народов: сакральная проституция, предложение супруги гостю и т. д. Похоже, был в обиходе еще один странный обряд, который в свое время красочно описал Марко Поло: имеется в виду посмертное бракосочетание двух юных существ, скончавшихся до наступления брачного возраста.

Содомиты и колдуны, должно быть, карались смертью, как это предусматривалось Чингисовым законодательством. Но что касается первых, то во время разграбления городов на них смотрели сквозь пальцы: в нашем распоряжении имеется слишком много свидетельств о принародном изнасиловании мальчиков и девочек. Что же до вторых, то шаманы и прочие доброжелательные маги свободно практиковали насилие над девочками; очевидно, наказания ждали магов черных, зловредных, которые своими действиями наносили какой-либо урон.

В Тимуровом царстве имелась целая когорта магов, ядаджи, специализировавшихся на вызывании дождя, когда надо было прекратить пожар или засуху, а также помешать передвижениям противника. Хотя они были известны давно, еще с эпохи монгольских завоеваний, в списке Тимурова воинства их не значилось; зато они присутствовали у монголов, а также у последователей Тамерлана. Известно, как пострадали от них Великий эмир и его союзник Хусейн во время так называемой «битвы в трясине».