Читать книгу - "Шесть дней в Бомбее - Алка Джоши"

пушистые ковры под ногами. С каждой площадки можно было попасть в определенную часть дома. Музыка становилась все громче. На четвертом этаже я заметила, что окно в крыше куда больше, чем кажется снизу.

Теперь стало ясно, что музыка доносилась с четвертого этажа. Горничная скривила губы, словно попробовала что-то прогорклое, и объяснила, что мисс Петру я найду за этой дверью. А потом ушла вниз по лестнице.

Я постучала, но музыка звучала так громко, что меня наверняка никто не услышал. Тогда я повернула ручку, дверь оказалась не заперта и медленно открылась.

– Вы кто? – резко спросила Петра.

И хоть я не говорила по-чешски, но по тону сразу поняла, о чем она спрашивает. Девушка смотрела на меня из-за большого мольберта. Выглядела она точно как в рассказах Миры. Золотисто-рыжие локоны падали на плечи и спускались вниз по спине. Длинный веснушчатый нос, широкий рот, кожа такая бледная, что ей и часа на солнце не выдержать. Петра была так худа, что бедренные косточки проглядывали даже сквозь персикового цвета сорочку и накинутый поверх нее вручную расшитый китайский халат.

На лестнице я замерзала, а в жилище Петры оказалось жарко, как в Бомбее. Пахло в комнате затхло – немытыми телами, как в больнице. Апартаменты состояли из одной большой комнаты, ремонт в которой явно не потрудились закончить: стены из красного кирпича, скрепленного белым раствором, деревянные полы такие старые, что между половицами образовались щели, грубые балки, поддерживающие потолок. Все это напоминало мне чердачное помещение в одном колониальном доме, где я как-то ухаживала за больным.

Я вошла.

– Vous parlez français?

– Бога ради, закройте дверь! – ответила Петра по-французски.

Я поспешила исполнить ее распоряжение. А когда обернулась, Петра подносила к сигарете зажженную спичку. Прищурившись, она принялась рассматривать картину, над которой работала, склоняя голову то к левому, то к правому плечу. Потом взяла кисть и нанесла несколько осторожных мазков. Затем уставилась на меня, остановившуюся в паре футов от нее. Как будто только что вспомнила, что к ней пришли.

– Alors? – она затянулась сигаретой. Впервые внимательно осмотрела меня с ног до головы и нахмурилась. – Кто-то болен?

Я окинула себя взглядом. Снова форма!

– Нет-нет. Я привезла вам кое-что. – Я кивнула на висевшую у меня на плече холщовую сумку.

– Знаете, я вас почти не слышу.

Не успела я ответить, как она обернулась к стоявшей позади нее кровати, белье на которой сбилось комом. Пара подушек вообще валялись на полу.

– Кава! – бросила Петра кровати.

Ком зашевелился, снова замер.

– Сейчас же, – добавила она.

На этот раз из груды белья появилась мужская рука, потом нога, потом торс. И наконец, из-под одеял вылез полностью обнаженный молодой человек. Он зевнул, потянулся, продемонстрировав мышцы пресса. Мотнул головой, стряхивая сон, и направился в импровизированную кухню, состоявшую из стойки, двухконфорочной плитки, небольшой раковины и навесного шкафчика.

Мне, конечно, случалось на работе видеть обнаженных мужчин и женщин, но вне стен больницы – никогда.

На глаза парню свешивались светло-русые волосы. Я, как завороженная, наблюдала за игрой мышц у него на спине, пока он тянулся за банкой кофе и насыпал зерна в кофемолку. Потом он открыл кран и стал заливать воду в очень странный кофейник – сферу из нержавеющей стали с зеленой пластиковой ручкой. Засыпав молотый кофе в емкость, он воткнул шнур в розетку. Направился к стоявшему возле кровати радио – теперь я любовалась сокращавшимися от каждого движения мускулами его ягодиц – и прикрутил громкость. Наступила тишина, юноша упал обратно в кровать.

– Симпатичный, правда? – спросила Петра.

И улыбнулась, выпустив облачко дыма.

Я покраснела, осознав, что она заметила, как я пялилась на парня. Петра снова занялась картиной, и я развернулась к ней.

– Я приехала от Миры Новак. Вашей школьной подруги.

– От Миры? – заморгала она.

Я ослабила хватку на сумке.

– Мне очень жаль, что приходится сообщать вам дурные вести. Мисс Новак поступила в больницу «Вадиа» в Бомбее, где я работала. Три недели назад она умерла – внезапно.

Я напряглась в ожидании ее реакции. В больнице бывало, что люди падали в обморок, когда я сообщала им о смерти близких.

Петра то ли оскалилась, то ли улыбнулась.

– Мира? Моя Мира? Да она же не старше двадцати девяти! Мы ровесницы. Она слишком молода. Вы уверена, что это была именно та Мира?

– Вы знали друг друга с детства. Вместе учились в гимназии Минервы? Она звала вас ovce?

Кисть выпала из руки Петры, оставив на полу желтое пятно. Она опустила глаза на краску, которая расплылась по деревянным половицам в форме звезды. Только тут я заметила, что пол вообще пестрел пятнами. Наверное, горничная никогда сюда не заглядывала. Да ей, скорее всего, и не разрешали.

Дрожащей рукой Петра подняла кисть и положила на палитру. Запахнула халат и скрестила руки на груди, словно ей вдруг стало холодно. Должно быть, так на нее действовал шок. Я стала ждать вопросов.

– Как? И откуда вы знаете? – наконец, спросила она.

– Меня зовут Сона Фальстафф. Я была ее ночной медсестрой в Бомбее. Ее доставили с выкидышем. В больнице провели небольшую операцию, она вроде бы пошла на поправку, но спустя шесть дней… мы ничего не смогли сделать.

Я не стала рассказывать о морфине, нависшем надо мной обвинении, ходившем по больнице слухам о том, что, возможно, это был аборт или последствия неподобающего образа жизни Миры.

– Она была беременна? – нахмурилась Петра.

Я кивнула.

– Но она никогда не хотела детей.

Сигарета истлела и обожгла ей пальцы. Петра уронила окурок на пол и плюнула на палец, чтобы смягчить ожог. Тут я поняла, что черные пятна на половицах – это не краска; просто хозяйка привыкла бросать окурки себе под ноги.

– Так что же произошло?

Обхватив себя руками, Петра раскачивалась на пятках взад-вперед. В глазах ее блестели слезы.

Аккуратно подбирая слова, я ответила:

– Мы сделали все что могли. Больше я ничего не знаю.

– Тогда что вы здесь делаете? – враждебно спросила она.

И вытерла глаза тыльной стороной ладони.

Мне уже доводилось видеть такое. Первичный шок уступал место гневу. Я знала, что злятся люди не на меня, и никогда не принимала их раздражение на свой счет.

– Мне хотелось поговорить с вами о ней. Я знала ее только шесть дней. А вы были знакомы с детства.

– Но я не видела ее… шесть лет. С тех пор как она вышла за Филипа. Нет, подождите. Два года назад мы встречались, когда она привозила картины на выставку в Национальной галерее. Там устраивали ее ретроспективу. – Петра