Читать книгу - "Елена Глинская. Власть и любовь. Книга 1 - Александр Михайлович Козлов"

— Позволь, Василий Васильевич, лично принести тебе соболезнования, — произнесла Елена Глинская, и в ее голосе Шуйский услышал какое-то скрытое торжество.

— Премного благодарствую, великая княгиня, — ответил он, впиваясь в нее пронзительным взглядом.

— Дивные у тебя дочери! — улыбнулась правительница, стараясь произвести приятное впечатление на юных княжон.

Шуйский напрягся, обнял дочерей за плечи.

Потом Елена Глинская вновь взглянула на Василия Васильевича и, загадочно прищурившись, спросила:

— Должно быть, Василий Васильевич, несказанно тяжко терять любимых столь нежданно? Упаси Господь такое пережить, — промолвила она, одарив княжон милостивым взором. — И ведь никакая грамота во всем белом свете того не стоит, верно ли, Василий Васильевич?

Слезы невольно навернулись у думного боярина.

Для него открылась вся страшная правда о гибели Авдотьи!

Его всего затрясло — от гнева, боли утраты, бессилия. Он еще крепче прижал к себе дочерей, которые, несмотря на любезные улыбки правительницы, глядели на нее со страхом.

— Истинно так, великая княгиня, — ответил Шуйский дрожащим голосом, — никакой грамоте той цены нет. А ежели кто сыном поклянется, что препоны чинить не станет и злобу лютую не будет держать, так любой грамоте грош цена и будет.

Они хорошо поняли друг друга. Елена Глинская слегка кивнула, выражая согласие, и добавила мягким голосом:

— Жду тебя, Василий Васильевич, к вечеру в своих палатах. А князь Иван Федорович сему порукой будет.

Глава 30

Шуйский с грамотой стоит

И на Елену грозно зрит.

«Ты, княгиня, не вреди,

В Думе козни отведи!»

Глинская к сыну льнет губами:

«Клянусь, мешать тебе не стану!»

Сумерки медленно окутывали зимнюю Москву и превращали заснеженные улицы в серебристые ленты, извивающиеся между темными силуэтами деревянных изб. Белоснежное одеяло укрывало кровли и мостовые, а редкие факелы в руках стражников отбрасывали дрожащие оранжевые отблески на морозный воздух. Замерзшая Москва-река поблескивала льдом, как гигантское зеркало, отражающее последние лучи уходящего солнца.

Над городом возвышался Кремль — неприступная крепость, чьи каменные стены и башни казались темными великанами на фоне темнеющего неба. Зубчатые стены, увенчанные сторожевыми башнями, тянулись вдоль берега реки, а золотые купола соборов сверкали, подобно звездам, упавшим на землю. Над Фроловской башней возвышалась шатровая колокольня, увенчанная крестом.

В самом сердце Кремлевского дворца, в теплой палате, отделанной резным деревом, царила особая атмосфера богатства и роскоши. В углу палаты виднелась массивная дверь, ведущая в личные апартаменты великой княгини, украшенная искусной резьбой и золотыми накладками. Сквозь узкие, высокие окна пробивались последние лучи зимнего солнца, играя на полу причудливыми цветными узорами.

В главном зале пылал огромный каменный очаг, отбрасывающий уютное тепло и свет на резные панели из слоновой кости. Над печью висело массивное распятие из черненого серебра, украшенное драгоценными камнями. Пол был устлан мягкими коврами из Персии и других далеких стран. Стены украшали шелковые ткани, расшитые золотом и серебром, а также дорогие занавеси с изображениями библейских сцен. Повсюду виднелись предметы роскоши: инкрустированные шкатулки, серебряные блюда, украшенные эмалью, и стеклянные кубки, привезенные из Венеции.

Все здесь дышало властью и богатством, но в то же время сохраняло атмосферу домашнего уюта, создаваемого теплом очага и мягким светом свечей в серебряных канделябрах, отбрасывающих мерцающие блики на все это великолепие.

Возле печи располагались два роскошных кресла из красного дерева, украшенные золотой инкрустацией и обитые бархатом с золотыми нитями. Между ними — низкий столик из оникса, на котором стояла причудливой формы нефритовая ваза, доверху наполненная диковинными фруктами.

В одном кресле сидела Елена Глинская, а в другом, напротив, — Иван Телепнев-Оболенский. На коленях у князя сидел маленький Иоанн IV, который оживленно о чем-то с ним переговаривался. Иван Федорович, склонив голову, внимательно слушал престолонаследника. Лицо князя то и дело меняло выражение: он то изображал искреннее удивление, то непоколебимую уверенность, то полное согласие, чем вызывал радостный смех у ребенка.

Елена смотрела на эту картину с нескрываемым умилением, и ее сердце переполнялось любовью к сыну и преданному советнику.

В дальнем углу палаты, у окна, князь Михаил Глинский вел неспешную беседу с боярыней Агриппиной Челядниной, на руках которой пристроился двухгодовалый княжич Юрий. Время от времени Михаил Львович отрывал глаза от лица боярыни и бросал короткие, исподлобья взгляды в сторону Телепнева-Оболенского. В эти мгновения его лицо неуловимо менялось: черты заострялись, в глазах проступала затаенная горечь. Близость фаворита к Иоанну IV и его влияние на государственные дела вызывали в душе старого князя глухую, обжигающую зависть и недовольство.

Рядом с боярыней Челядниной, никем не замечаемая, стояла Анна Стефановна. Ее пристальный взгляд, холодный и расчетливый, не отрывался от великой княгини ни на мгновение. Казалось, она улавливала малейшее движение губ, каждый вздох и жест правительницы. Ее поза все время оставалась неизменно напряженной, словно она находилась на страже, готовая в любой момент заметить что-то важное, ускользнувшее от других.

Такую картину и застал Василий Шуйский, войдя в палату. Его взгляд скользнул по собравшимся, отмечая каждую деталь этой сцены.

Днем, после заупокойной службы в Зачатьевском монастыре, он с дочерьми тенью присутствовал на поминальном обеде в Кремле, куда приехал вместе с великой княгиней и ее фаворитом. Когда народ постепенно начал расходиться, князь поручил мамкам собрать дочерей, и вместе они вернулись домой на Юрьевскую улицу.

Юные княжны Анна и Евдокия горько расплакались, когда вечером отец оповестил их, что возвращается в Кремль на встречу с великой княгиней. Обе дочери хорошо помнили непонятные и тем самым страшные для них слова правительницы, оттого искренне боялись, что больше не увидят отца. Василий Васильевич нежно обнял их и, прослезившись, пообещал, что обязательно вернется.

И вот он предстал перед ней — великой княгиней Еленой Глинской. Как только Василий Шуйский получил приглашение войти в личные покои правительницы, он незамедлительно шагнул за порог и остановился у двери. Князь изобразил удивление на своем лице при виде людей, посторонних для его секретного разговора с великой княгиней.

Елена Глинская поняла его взгляд и велела князю Михаилу Глинскому, боярыне Агриппине Челядниной и старой княгине Анне Стефановне покинуть палату. И когда в зале остались только она, князь Телепнев-Оболенский и маленький Иоанн, великая княгиня любезным тоном обратилась к думному боярину:

— Изволь, Василий Васильевич, речь держать по делу, ради коего пришел, ибо тут пред тобой лишь те, кто будут печатью верности наших с тобой слов и деяний.

— Поклянись, аки обещалась, что не будешь впредь чинить препоны мне ни в Думе,