Читать книгу - "Император Павел I и Орден святого Иоанна Иерусалимского - Владимир Захаров"

Ведь именно Павел I в «Акте, Высочайше утвержденном в день священной коронации», написанном еще 4 января 1788 г. и положенном после прочтения во время коронации, для хранения на престоле Успенского собора Московского Кремля в особый серебряный ковчег, объявляет, что государи российские являются «главою церкви»^[263]. И уже позже, в Своде основных государственных законов, в первом разделе, в главе седьмой, пункте 64 дается следующее объяснение: «Император, яко Христианский Государь, есть верховный Защитник и Хранитель догматов господствующей Веры и Блюститель правоверия и всякого в Церкви Святой благочиния»^[264].

А. Ф. Лабзин сравнивал этот поступок Павла I с тем, как поступил в свое время первый король Иерусалима Готфрид Бульонский. Став королем, он «дабы новоприобретенному своему царству через спокойствие и устройство доставить продолжительное существование <…> собрал государственные чины, издал с ними новые законы, которые под именем грамот Святого Гроба хранились в церкви при Гробе Господнем»^[265].

Как справедливо замечает Е. А. Погосян, «перед нами ритуал, смысл которого — объявление законов боговдохновенными, охраняемыми высшими силами, направленными на укрепление богоизбранного государства, отождествление государя Павла I с Иерусалимским государством Готфрида (времен крестовых походов)»^[266].

Но это было лишь началом деятельности Павла по установлению идей рыцарства на русской земле. Чтобы лучше понять ставшую крылатой фразу А. С. Пушкина, назвавшего Павла Петровича «романтическим нашим императором», следует обратить внимание, что уже в третьей, четвертой и пятой прибавочных статьях Конвенции 17 ноября 1797 г. оговаривается существование капелланов, как назначаемых Гроссмейстером, так и из числа «подданных Его Величества Императора Всероссийского»^[267]. Таким образом можно констатировать, что Павел Петрович серьезнейшим образом отнесся не только к идее существования в России структуры Ордена св. Иоанна — Великого Приорства Российского (католического), но и на практике решил применить орденскую систему, для начала в армии.

Уже став Великим Магистром Павел I, создает и внутри русской армии дополнительную иерархию, подобную той, которая была в Мальтийском ордене. Так, как мы помним, орден состоял из следующих категорий его членов: рыцари (кавалеры), капелланы (священники) и донаты (служащая братия). Подобная структура создается Павлом и в армии. Манифестом от 8 января 1799 г. «О принятии в службу кавалеров Ордена св. Иоанна Иерусалимского, не имеющих чинов, прапорщиками», специально отмечается, что «всякий дворянин, облаченный <…> знаками <…> ордена св. Иоанна Иерусалимского пользоваться будет достоинствами и преимуществами, сопряженными с офицерским рангом»^[268]. Позже, именным указом от 10 октября 1800 г. нижние воинские чины вместо знаков ордена св. Анны, получали донатский знак ордена св. Иоанна Иерусалимского^[269].

Создав нечто подобное орденско-государственной структуре, император распространяет на нее и положения орденского устава. Так, Павел запрещает употреблять донатов в «партикулярные работы», как «званию их не соответствующие»^[270]. Как видим, понятия дворянской и воинской чести полностью сопоставляются с понятием «орденской чести». Все это имеет подтверждение в существовании у Павла весьма серьезных намерений относительно дальнейшего развития Мальтийского ордена. В 1838 г. старейший русский дипломат граф Ф. И. Брюннов составил для Николая I исторический обзор основных актов внешней политики России в период правления от Екатерины II до Александра I. В нем он писал, что на членство в ордене св. Иоанна Павел I смотрел, «как на послушничество (noviciat)». Император предполагал даже сделать орден своего рода «школой послушничества для дворян всей Европы», в котором необходимо было воспитывать «чувства верности и чести, необходимые ему для того, чтобы противиться победе идеи равенства, которая, казалось, уже поглощала все слои общества»^[271].

Но вопрос прямого отождествления государства и Ордена отмечает не только Е. А. Погосян. Так, Е. А. Агафонова обратила внимание в своей статье, что уже через пять дней после подписания Конвенции от 15 января 1797 г. об учреждении Великого Российского Приорства император издает указ о составлении общего гербовника дворянских родов Российской империи. Несомненно, одна из основных причин его создания, как отмечает Е. А. Агафонова, «состояла в приобщении российского дворянства к рыцарской этике и ее атрибутам»^[272]. Эта точка зрения исследователя подтверждается текстом самого указа, в котором, в частности, говорилось: «Во всех европейских государствах в древние времена звание дворянское и звание рыцарское имели одни и те же обязанности — честь и храбрость были главным основанием деяний дворянина и рыцаря… Каждый дворянин вменял себе за славу и честь быть рыцарем и получить знаки и украшения рыцарства»^[273].

Итак, отождествление государства и ордена полностью прослеживается в общегосударственной символике. Это, например, объявление Мальтийского ордена «державным»^[274], Указом от 20 декабря 1798 г. в императорский титул были добавлены слова: «и Великий Магистр Державного ордена св. Иоанна Иерусалимского»^[275]. И, наконец, 10 августа 1799 г. последовал Указ о внесении мальтийского креста в государственный герб^[276]. Этим указом российский герб представлял собой российского орла, на груди которого лежал белый мальтийский крест, на котором был помещен малый щит с изображением св. Георгия Победоносца, поражающего копьем змея.