Читать книгу - "1917. Кара до покаяния - Шамиль Куряев"

Да стоит ли говорить о том, какой царь за каким правил, и о прочих сложных вещах, от которых голова болит? Ерошкин не знал даже того, что было известно любому советскому школьнику, смотревшему исторические фильмы! Вот он (специалист по политическим институтам и государственным учреждениям дореволюционной России) просвещает учителей истории: «От класса (ранга) чиновника зависело и его титулование – официальное и почётное наименование служебного лица: чиновники первых двух классов именовались «ваше высокопревосходительство», III–IV классов – «ваше превосходительство», V – «ваше благородие».

То есть в любом кино про дореволюционную Россию (или про Гражданскую, если показывают белых) солдаты к поручику обращаются «Ваше благородие», а к подполковнику – «Ваше высокоблагородие». Почему же тогда чиновника пятого класса (выше которого только генералы!) не называют даже «высокоблагородием», а – просто «благородием»? Такой вопрос мог возникнуть даже у пионера. Конечно, того, что к статским советникам полагалось обращаться «Ваше высокородие», пионеры могли и не знать. Но уже студенту-историку не знать этого было бы стыдно!

§ 5.4. Впрочем, о том, что должен знать студент-историк, у профессора Ерошкина тоже были свои представления. Следующая «зарисовка с натуры» кажется настолько невероятной, настолько превосходящей границы правдоподобия, что придётся не просто привести цитату, но и рассказать об авторе. Дело в том, что Ерошкин за долгие годы своей преподавательской карьеры воспитал целую плеяду учёных-историков. Многие из них оставили свои отзывы и воспоминания об учителе. Одним из учеников Ерошкина в Московском государственном историко-архивном институте был Евгений Старостин – впоследствии доктор исторических наук, профессор, заведующий Кафедрой истории и организации архивного дела РГГУ, член диссертационных советов, эксперт ЮНЕСКО и т. д. и т. п. Умер в 2011 году.

Вот что вспоминал Старостин на закате дней о своём учителе: «Читал у нас лекции по истории государственных учреждений хорошо поставленным голосом Николай Петрович Ерошкин. Однажды, рассказывая о военном ведомстве, он остановился и говорит: «Ну, кто из вас знает слово «infanterie»? Абсолютная, зависшая в воздухе тишина, хотя у нас на курсе было пять-шесть «французов». «Кто даст правильный перевод этого слова, тому поставлю на экзаменах отлично». Я привстал и говорю: «Пехота, Николай Петрович». В офицерском училище мы изучали французскую военную лексику. «Хорошо, напомните мне этот случай на экзамене».

Фантастика! Профессор историко-архивного института спрашивает у аудитории, что такое инфантерия. Казалось бы, такой вопрос можно было задать студентам-историкам только в шутку. Ежу понятно, что так в старину называлась пехота! Отсюда «генерал от инфантерии» и т. д. Можно было бы ещё понять риторический оборот: «Все знают слово «infanterie»?» Однако вопрос был задан серьёзно. Профессор ждал, чтобы кто-нибудь ответил на него.

Так ведь мало того! – профессор задаёт слушателям эту «загадку», рассказывая им не о Государственном контроле, и не о департаментах Сената, а «о военном ведомстве»! Понятно, что вся аудитория должна была хором ответить: «Пехота, Николай Петрович; и не задавайте глупых вопросов». Но нет! – ответом профессору стала «абсолютная, зависшая в воздухе тишина». Несмотря на обещание профессора за такую сверхъестественную эрудицию «поставить на экзаменах отлично»!

Но, по счастью, не везде был такой уровень преподавания, как в МГИАИ, и такие профессора, как Ерошкин. Поэтому нашёлся один умный человек, который знал, что инфантерия – это пехота (возможно даже, он знал, что шифоньер – это шкаф такой). Правильный ответ настолько восхитил профессора, что он тут же ещё раз подтвердил своё обещание поставить «пять» на экзамене. Ну, ещё бы – такому умнику! И только после прочтения «Самодержавия накануне краха» начинаешь понимать, что доктор исторических наук Ерошкин во время описанной сценки не юродствовал – он действительно не ожидал (или считал маловероятным), что ему ответят правильно. И Старостин продемонстрировал своим ответом такой уровень эрудиции, какой Ерошкин искренне считал весьма высоким для профессионального историка.

И это не было каким-то «уродливым исключением» – напротив, это типично для вельможного представителя советской исторической школы!

Достаточно вспомнить «красного профессора» Щёголева, «специалиста по эпохе Николая Второго» (который не знал, как звали сестру императрицы), или официального советского «гуру» по вопросам Октябрьской революции академика Минца (который путал Талейрана с Тамерланом, Маколея с Макиавелли и считал, что шесть плюс пять равно двенадцати). Это были типичные «пикули от истории» (тот ведь тоже считал себя моряком, но совершенно не знал морской терминологии и путал гаолян с гальюном!) – только украшенные, в отличие от Пикуля, помпезными виньетками учёных званий и степеней.

После их печатных саморазоблачений всей советской исторической науке – по крайней мере, «политически значимой» её части (всё, что не про древних), с любыми её «оценками» и «суждениями», – остаётся сказать аминь.