Читать книгу - "Любовница вулкана - Сьюзен Сонтаг"

Список — сам по себе коллекция в высшей форме. Человеку не обязательно владеть перечисленными вещами. Знать — значит владеть (к счастью для тех, у кого нет больших средств). Думая о вещах таким образом, в виде списка, вы тем самым заявляете на них свои права. Это разновидность обладания: вы оцениваете вещи, расставляете их по ранжиру, объявляете достойными того, чтобы помнить о них или желать их.

То, что вам нравится: пять любимых цветков, специй, фильмов, машин, поэм, гостиниц, имен, собак, изобретений, римских императоров, романов, актеров, ресторанов, картин, драгоценных камней, городов, друзей, музеев, теннисистов… всего пять. Или десять… или двадцать… или сто. Какое число ни назови, вы, дойдя до середины, неизменно хотите, чтобы у вас была возможность назвать большее количество любимых вещей. Вы и не подозревали, что вам столько всего нравится.

То, что вы совершили: партнеры, с которыми переспали, штаты и страны, в которых побывали, дома и квартиры, в которых жили, школы, в которых учились, машины, которыми владели, животные, которых держали, учреждения, где работали, пьесы Шекспира, которые посмотрели…

То, что есть в мире интересного: названия двадцати опер Моцарта, или столиц пятидесяти американских штатов, или имена королей и королев Англии… Составляя такие списки, вы выражаете желание: желание знать, видеть в определенном порядке, запечатлеть в памяти.

То, что есть у вас: компакт-диски, бутылки вина, первые издания, купленные на аукционе фотографии определенной эпохи, — эти списки лишь придают законную силу страсти к собирательству, если только, как было в случае с Кавалером, собранное вами не подвергается опасности.

Теперь, когда нависла угроза все потерять, он хочет знать, что у него есть. Он хочет обладать этим вечно, пусть в виде списка.

Для Кавалера это спасательная операция. И он предвкушает ее радостно, несмотря на малоприятный побудительный мотив. Он увидит все, что собрал, расставит в определенном порядке, оценит каждую из коллекций, поймет, насколько они многообразны, изобильны, великолепны и, конечно, чего им недостает: это одновременно и удовольствие, и работа, тяжелая работа, перепоручить которую нельзя никому из домочадцев.

Он начал с коридора, ведущего к лестнице подвального этажа, и пошел из комнаты в комнату, с этажа на этаж, от воспоминания к воспоминанию (все они были здесь). За ним по пятам шли двое секретарей, Оливер и Смит, которые записывали каждое слово хозяина, Гаэтано с лампой и измерительной лентой и паж с табуретом. Кавалер никогда не видел своего дома в зыбком полумраке, как мог бы его увидеть посторонний — наемный хранитель, мрачный оценщик или грозный посланец иноземного деспота, по приказу господина отбирающий у людей произведения искусства. Увиденное произвело впечатление. Инвентаризация заняла почти неделю — он терял много времени, любуясь, упиваясь каждой вещью. Потом удалился в кабинет и целый день провел за составлением списков. Эти многостраничные записи, сделанные небрежным, но разборчивым почерком Кавалера, два месяца назад помеченные 14 июля 1798 года, были переплетены в красноватую кожу и убраны в запирающийся ящик письменного стола. Если не считать коллекций вулканических минералов, рыбьих скелетов и других природных редкостей, списки охватывали все: свыше двухсот живописных полотен, в том числе кисти Рафаэля, Тициана, Веронезе, Каналетто, Рубенса, Ребрандта, Ван-Дейка, Шардена, Пуссена; многочисленные работы гуашью, изображавшие извержение Везувия; четырнадцать портретов жены; вазы, статуи, камеи и так далее, вплоть до последнего канделябра, саркофага, агатовой лампы в подвальном хранилище. В список не вошли только те вещи, что могли быть немедленно опознаны как незаконно вывезенные с королевских раскопок.

Таким было настроение лета: Неаполь ждал вторжения французов на нижнюю часть полуострова, а Кавалер, который, к счастью, заранее почувствовал конец своей хорошей жизни (это не Помпеи и не Геркуланум), составил список имущества и начал думать о том, как эвакуировать самое ценное.

Но вот, благодаря великой победе несравненного героя над французским флотом, опасность миновала — ясно, что теперь вторжение французов в Италию, начавшееся два года назад, будет остановлено. Эту победу вместе с днем рождения Героя они и праздновали сегодня вечером. Кавалер уже отдал распоряжение отослать большую часть упакованного имущества в Англию: вторую коллекцию античных ваз, много большую и лучшего качества по сравнению с той, что была продана британскому музею во время первого отпуска. Вазы были тщательно упакованы слугами и агентами; через несколько дней их уложат в сундуки и погрузят на британский торговый корабль, стоящий в гавани. Глупо отменять эти распоряжения только потому, что угроза французского вторжения (или, того хуже, восстания республиканцев) миновала. Пусть уж вазы отправляются в Англию, на продажу, решил он. Мне нужны деньги. Деньги — вечная забота. Низшая, отправная точка собирательского цикла; ведь коллекционирование — движение по кругу, а не вперед. Самый же сладостный момент — в надире орбиты, когда все продано и человек получает возможность начать заново, с чистого листа. Кавалер утешал себя мыслями о той радости, которую получит от составления новой коллекции ваз, лучшей, чем прежняя.

Он предвкушал, как начнет все заново.

* * *

Кавалер — на причале, следит за погрузкой корзин со своими сокровищами на борт «Колосса». Герой пока в постели — но поправляется. Миссис Кэдоган готовит ему бульон, а жена Кавалера сидит с ним, пока он занят своей корреспонденцией. Он пишет брату (тоже священнику, как и их отец), пишет, чтобы перечислить свои победы и выразить озабоченность — он боится, что его заслуги останутся недооценены. Они должны воздать мне надлежащие почести, несмотря на зависть, пишет он. (За победу на Ниле Герой рассчитывал получить титул виконта.) Письма к Фанни отличаются более откровенной хвастливостью. Так же, как все эти годы жена Кавалера в письмах к Чарльзу бесхитростно пересказывала все комплименты, сказанные в ее адрес, Герой методично передает жене каждое адресованное ему хвалебное слово. Все восхищаются мною. Меня уважают даже французы. Они на удивление похожи, искалеченный герой и роскошная матрона, — в каждом есть что-то детское, то, что чрезвычайно трогает Кавалера.

Люди ходят за мной по улице и выкрикивают мое имя. Герой больше не лежит в постели, и жена Кавалера сопровождает его во дворец на переговоры с королем и министрами, в гавань, где его присутствие необходимо для улаживания конфликта между английскими матросами и коварными неаполитанцами; я участвую во всех периговорах нашего виликого гостя, пишет она Чарльзу. Она неутомимо поддерживает его во всех делах, живет его интересами. Она подружилась со всеми его подчиненными и взяла на себя труд доводить их нужды до сведения обожаемого, но невнимательного адмирала. Любовь к учебе и нерастраченные материнские чувства заставляли ее помогать молодым гардемаринам писать письма любимым в Англию. Она пыталась обучить Джозайю танцевать гавот. Узнав от Джозайи, что именно он наложил отчиму спасительный жгут, она наклонилась и поцеловала мальчику руку. Она посылала подарки и поэмы в честь Героя его жене, а получив известие о том, что Герой произведен всего лишь в бароны, низшее дворянское сословие, пусть даже с годовым пенсионом в две тысячи фунтов, незамедлительно кинулась писать Фанни, чтобы выразить возмущение неблагодарностью Адмиралтейства.