Читать книгу - "Любовница вулкана - Сьюзен Сонтаг"

Жена Кавалера, вихрь энергии и отваги, сновала между королевой и своим домом, где они с матерью руководили разбором одежды, белья и лекарств, — считается, что лишь женщины умеют укладывать такие вещи, — а Кавалер распоряжался упаковкой культурных ценностей: писем и документов, музыкальных инструментов и нот, карт и книг. Слуг, не занятых сборами, посылали ко всем англичанам, живущим в Неаполе, с записками от жены Кавалера, с указанием собраться и быть готовыми к отъезду на следующий день после получения уведомления.

Кавалер удалился в кабинет. Он читал, стараясь отрешиться от происходящего — для этого главным образом и нужны книги.

Как хорошо, что вазы он отослал уже два месяца назад и большая часть трехсот сорока семи картин уже упакована. Коллекционеры Италии жили в паническом страхе перед ненасытным хищником Наполеоном, который в качестве своеобразного военного налога обязывал побежденные города сдавать картины и другие произведения искусства. Парма и Модена, Милан и Венеция — каждый город обязан был сдать двадцать избранных шедевров; Папе же велели предоставить сто сокровищ Ватикана. Все это предназначалось для «Триумфального шествия произведений науки и искусства, привезенных из Италии» по французской столице, состоявшегося в прошедшем июле, через две недели после того, как Кавалер составил свой список. Тогда длинную процессию бесценных артефактов, в том числе ватиканского «Лаокоона» и четырех бронзовых коней Сан-Марко, торжественно провезли по парижским бульварам, представили на официальной церемонии министру внутренних дел, а затем отправили в Лувр.

Его картин французы не получат. Но как же коллекция вулканических минералов, статуи, бронза и прочие античные ценности? С собой можно взять лишь малую часть. Как выясняется, быть коллекционером — такая обуза!

Бывало, ему снился пожар, посреди которого он стоял, окаменев, не зная, что делать, не в силах распорядиться слугами, выбрать те немногие из вещей, которые надо спасать. И вот сон об ужасной потере становился явью. Но все же лучше бежать от пожара войны, чем от извержения, когда пришлось бы выскочить на улицу в ночной рубашке, с пустыми руками, или при попытке вынести что-то из имущества увидеть, что путь преграждает поток лавы. Как-никак, он многое может увезти. Но не все. А ведь каждая вещь ему так дорога.

* * *

Народ роптал — и Герой почел за благо отвести свои корабли подальше от берега, из зоны поражения неаполитанских пушек. Там они и стояли, качаясь на бурных волнах. Двадцать первого декабря, холодной дождливой ночью, Герой подвел к берегу три барки, высадился, пробрался во дворец и по тайному подземному ходу вывел короля, королеву, их детей, включая старшего сына с женой, новорожденным младенцем и кормилицей, королевского доктора, королевского капеллана, главного егеря и восемнадцать камергеров и фрейлин к гавани, а потом по зыбким водам изобилующего рифами залива переправил на «Вангард». Для прикрытия побега королевского двора Кавалер с женой и тещей в тот вечер отправились на прием к турецкому послу, откуда позднее потихоньку ускользнули и пешком добрались до порта. Там они взошли на борт своей барки — их встретили возгласы облегчения слуг, которые должны были ехать с ними. Английские секретари Кавалера пребывали почти в таком же возбуждении, какого, казалось, можно было ожидать только от неаполитанцев, а именно мажордома, двух кухарок, двух конюхов, трех камердинеров и нескольких горничных жены Кавалера. Ее новая любимица, подарок Героя, чернокожая красавица Фатима, — из коптов, трофей Нильского сражения, к которому он не притрагивался, — при виде хозяйки разразилась бурными рыданиями. Следом за их баркой — волнение на море все усиливалось — шла еще одна, с двумя бывшими премьер-министрами Королевства обеих Сицилий, австрийским послом, русским послом, их чадами и домочадцами.

Герой рассчитывал отплыть назавтра, рано утром. Вот уже какое-то время трезубец Нептуна впивался ему в обрубок руки, и тот пульсировал от боли — собирался шторм. Но король не разрешал «Вангарду» поднять якорь, пока из Казерты не доставят семьдесят лучших его гончих и те не будут погружены на один из английских кораблей, давно готовых к отплытию в Палермо. Король, который даже гончих не мог доверить кораблю своего государства, стоял на палубе «Вангарда» и возбужденно говорил с Кавалером о том, как славно они поохотятся на тетеревов на Сицилии, а адмирал Караччьоло тем временем, стараясь пережить унижение, мерил шагами палубу «Санниты». Королевская семья не только сама плыла с британским адмиралом, но и не доверила неаполитанскому флагману ни единой корзинки из своего имущества. Наконец к вечеру следующего дня «Вангард» смог выйти из залива в бушующее море. Он не возглавлял, а замыкал флотилию, включавшую еще два боевых корабля эскадры Героя; «Санниту» и второй неаполитанский боевой корабль, с которых разбежалась практически вся команда и которыми теперь управляли английские моряки; портухальский военный корабль; и торговые судна, где разместились два кардинала, неаполитанская знать, представители английской и французской колоний Неаполя (среди французов было много бежавших от революции аристократов), бесчисленные слуги и большая часть имущества Кавалера и его окружения.

Королева взяла в путешествие множество сундуков, но ни в один не догадалась положить постельное белье. Как только об этом стало известно, жена Кавалера сразу же отдала свое, миссис Кэдоган постелила королю постель, и он лег спать. Жена Кавалера сидела рядом с королевой на складном чемодане, содержавшем шестьдесят тысяч дукатов королевских сбережений, и держала ее за руку. На матрасе в углу каюты лежал самый младший принц, шестилетний Карло Альберто. Он спал очень неспокойно, дышал хрипло, с присвистом втягивая воздух. Перед тем как уйти от королевы, жена Кавалера прочистила малышу глаза и вытерла липкий пот с его бледного лица. Остальные королевские дети были наверху — бегали по качким палубам и путались под ногами у матросов, которые сновали по кораблю, спешно подготавливая его к нападению шторма. Дети были совершенно зачарованы татуировками и незаживающими, покрытыми струпьями язвами на лицах, шеях, бицепсах и плечах моряков.

К утру шторм был в разгаре, и казалось, что с каждым ударом корабль кренится все сильнее. Волны били в корпус. Небо хлестало паруса. Дубовая обшивка трещала и стонала. Матросы проклинали друг друга. Взрослые пассажиры совершали все те, как правило, шумные действия, которые совершают люди, когда думают, что скоро умрут: молились, плакали, острили, сидели неподвижно, сжав зубы. Герой, который клялся, что никогда за время своих морских странствий не видел такого свирепого шторма, оставался на палубе. Жена Кавалера ходила из каюты в каюту с тазами и полотенцами и помогала тем, кто страдал от морской болезни. Кавалер оставался в каюте, отведенной под спальню, и его рвало до тех пор, пока желудок не опустел. Он попытался глотнуть воды из фляги и удивился, как сильно дрожит рука.

* * *

Для слепого все происходит неожиданно. Для объятого ужасом каждое событие преждевременно.

Вот за вами идут, чтобы отвести на расстрел, на виселицу, на костер, на электрический стул, в газовую камеру. Надо встать — но вы не можете. Тело, скованное страхом, слишком тяжело, неподъемно. Вам бы и хотелось подняться, с достоинством выйти между конвоирами в открытую дверь камеры — но вы не можете. И вас приходится выволакивать.