Читать книгу - "Преступление и наказание в России раннего Нового времени - Нэнси Шилдс Коллман"

Смешение формально-правового и личного в московском управлении также способствовало созданию культуры, открытой злоупотреблениям и эксцессам. В коллективных челобитных XVII–XVIII столетий, при всей критике неэффективности и коррупции чиновников, демонстрируются представления о гражданской службе в понятиях персональных взаимоотношений. Местное население не искало непредвзятого управления по закону, а просило учреждения местных судов, в которых бы служили местные жители, способные выносить решения, сообразуясь с обстановкой и знанием принятых в данной округе норм. Это прокладывало дорогу фаворитизму^[293]. Подданные Москвы, кроме того, располагали крайне ограниченным набором инстанций, рассматривавших и наказывавших случаи коррупции. Когда власть решала наказать должностных лиц на местах, она не могла опереться в этом на независимую полицейскую структуру, но должна была прибегать к помощи соседнего воеводы. Например, в деле 1650 года в Юрьеве-Польском губному старосте было велено наказать воеводу, взыскав с него штраф и прочитав ему царский выговор перед собравшейся толпой. Сходным образом в 1669 году верейскому воеводе приказали произвести наказание его коллеги из расположенного по соседству Можайска, а также тамошнего подьячего. Глазьев упоминает случаи, когда губным старостам поручали расследовать коррупцию их городовых воевод и наоборот^[294]. Когда равные должны были наказывать равных, создавались ситуации, благоприятствовавшие злоупотреблениям.

Наконец, в Русском государстве не было специальных инстанций, куда можно было обратиться, столкнувшись с коррупцией. В принципе, тяжущиеся могли пожаловаться на предвзятость судьи, но в отсутствие особого агента из Москвы жителям было не к кому обратиться за помощью против воеводы. Жалобу на воеводу или его сотрудников приходилось подавать в его же съезжую избу. В челобитных мы действительно встречаем упоминания, что коррумпированный воевода запрещал бить на себя челом. Единственный выход, доступный для таких челобитчиков, состоял в том, чтобы совершить путешествие в Москву, но и тут жаловаться пришлось бы в приказе, судья которого, впрочем, не сильно хотел наказывать свою ровню, представителя элиты, связанного с ним через сеть патронажных отношений. Наиболее успешные челобитные были коллективными от всех жителей той или иной местности, что обычно случалось лишь во времена больших неприятностей^[295].

Отмеченное нововведение XVII века парадоксально усложнило процедуру челобитья. В своем движении к более безличной, бюрократической модели государственного аппарата законодательство с 1649 года старалось пресечь практику подачи частными лицами и группами населения жалоб напрямую царю. Добиваясь справедливости, частные лица должны были пройти по целому ряду инстанций^[296]. Частота, с которой повторялся подобный запрет, свидетельствует не только об идеологии царского благоволения, но и об отсутствии других способов опротестовывать нарушения правосудия.

Лишь располагая достаточными ресурсами, можно было рассчитывать на успешное преодоление структурных оснований коррупции в российской судебно-административной системе: личной взаимозависимости между местными жителями и чиновниками, скудной оплаты труда, опоры на поддержку населения в содержании персонала, отсутствия сильных профессий (судейских, чиновничества), недостатка практик и институтов систематического надзора. Судебная система работала только при соблюдении баланса персонализированных отношений сообществ и социума с нормами права. Но эта система постоянно выходила из строя.