Читать книгу - "Новые миры взамен старых - Ирина Владимировна Скарятина"

Только наш весёлый проводник выглядит абсолютно бодрым. Его карие глаза цепки, он прислоняется к двери нашего купе и говорит: "Меня ничто не может выбить из колеи", – наблюдая, как его помощник лениво счищает с подоконника последний слой сажи. Он болтает о замечательных переменах, которые произошли в его стране за последние десять лет. Заметили ли их мы? Все ли? А потом охотно задаёт нам вопросы о том, что происходит в более цивилизованной половине мира (здесь он подмигивает и легонько тычет меня в рёбра), по которой не вьётся его железная дорога. Правда ли, что в Нью-Йорке проживает аж восемь миллионов человек? И действительно ли там достаточно многоквартирных домов, чтоб вместить каждую семью? Замечательно, замечательно, соглашается он, пока, после дальнейших расспросов, мы не вынуждены признаться, что очень многие огромные здания из-за депрессии заполнены лишь частично. А что это за странные маленькие кубики, которые мы, залив кипятком, беспрестанно размешиваем в бумажных стаканчиках? Кофе! Он не может в это поверить – берёт один и долго вертит его в руках.

В конце концов мы уговариваем его взять несколько штук и провести эксперимент самому. Он говорит, что готов пробовать всё, что угодно, и кладёт пару кубиков в карман, "чтобы произвести впечатление на свою старуху", когда вернётся домой.

"Владивосток – Негорелое", – от застав Азии и Японского моря до ворот Польши – единственное связующее звено между имперским Токио и народами Северной Европы. Вчера вечером, спеша в поисках своих мест по оживлённой платформе, мы прочли такую надпись русскими буквами на каждом вагоне. Из тамбура мы помахали на прощание друзьям. Ирина сжимала в руках охапку цветов, которую Аида принесла ей в качестве прощального подарка, и в то же время пыталась послать воздушные поцелуи Гарольду Денни, пришедшему нас проводить. "Когда-нибудь я тебе её верну", – крикнул я, имея в виду двадцатипятицентовую монету, только что одолженную у Денни, чтобы дать носильщику на чай. И тут длиннющий состав тронулся.

Внезапно нас обоих охватило чувство грусти, когда мы, разложив в уютном купе свои вещи, выключили весёленькую мелкую настольную лампу, чтобы лучше видеть, как огни Москвы удалялись на фоне звёзд и яркой полной луны. Последней нас покинула гигантская электростанция, ярко освещённая и изрыгавшая клубы дыма, которые поднимались всё выше и выше в тихое летнее небо. Но впечатление от неё оставалось, подтверждая слова Ленина: "Коммунизм – это советская власть плюс электрификация всей страны". Потом всё погрузилось во тьму, и мы легли спать.

"Почему бы вам не позавтракать в вагоне-ресторане? Там очень вкусно", – предлагает наш проводник. Мы угостили его чашечкой нашего растворимого кофе, и вот результат. Когда мы решаем последовать его совету и уже идём по проходу, он бежит за нами. "Вот, не забудьте свои кофейные кубики", – кричит он, держа на расстоянии вытянутой руки маленький пакетик. И у него такой вид, будто он ожидает, что тот от всех его усилий того и гляди взорвётся. У двери он нам низко на прощание кланяется, предупреждая, что нужно поторопиться, так как скоро мы уже прибудем в Негорелое.

Так быстро, как только можем, мы пробегаем по трём спальным вагонам, чтобы обнаружить, что вагон-ресторан вот-вот закроется. У нас есть время на стаканчик чая? И на булочки тоже? "Предостаточно, если вы быстро едите", – отвечает официант, провожая нас к столику.

Повсюду вокруг нас сидят, позавтракав, и ждут, когда длинный поезд прибудет в пункт назначения, офицеры ГПУ и советской пограничной службы – сторожевые псы революции. Они сменят охрану на таможне, на караульных вышках вдоль границы, на железнодорожном узле. Они прихлёбывают чай из добавочных стаканов и молча курят. Если тишину и нарушают отдельные фразы, как это изредка происходит, то крайне сдержанно. Судя по всему, они понимают, что эта граница взрывоопасна, что будущая война между капитализмом и социализмом вполне может начаться именно здесь, дабы получить немедленный контроль над железной дорогой. А потому, сидя там и наблюдая за ними, невозможно не почувствовать, что они готовы встретить подобную атаку с той же энергией и решимостью, которые были характерны для их усилий во время российской гражданской войны.

Красноармеец выделяется на публике своим достоинством. Подчиняясь железной дисциплине, он также стремится подавать пример в поведении, выправке и простоте, которые олицетворяют дух революции. Прибыв из отдалённой деревеньки, посёлка или городка, он служит два года или дольше, проходит подготовку и знакомится с основными принципами ведения войны и идеалами большевизма, после чего, демобилизовавшись, возвращается к своему народу и может осмысленно помогать тому в его борьбе за достижение социалистических целей. Он становится национальным защитником, ударником, учителем и лидером – всё это в одном лице.

Что же такого в этих офицерах и солдатах, что так сильно отличает их от военных других стран? Ведь отличие и правда есть. Они серьёзны, даже подчас чрезмерно; демократичны, индивидуальны, но бесклассовы. И весь вид их напоминает мне недавнюю беседу, которую я вёл с одним советским комиссаром: "Здесь, в СССР, мы думаем, что у нас тоже есть демократия, – сказал он, – демократия настоящая, а не только в теории". Одеты они всегда по форме. Ни брюк-клёш, ни неуставной обуви либо обмоток, ни щегольских фуражек, которые являются показателями личности офицеров в других армиях. Лишь красные знаки различия на петлицах низких воротничков их военной формы указывают на их звания. Ни намёка на позу, ни желания как-то выделиться. Никакой демонстрации наград. Это люди, готовые к трудностям, первая в мире армия пролетариата, гордящаяся своими достижениями не меньше, чем военнослужащие любого иного государства.

Красный генерал, сидящий в дальнем от нас углу (на вид ему немного за сорок), наклоняется вперёд, чтобы задать вопрос рядовому, расположившемуся напротив него. В свободное от службы время каждый ищет компанию по своему усмотрению. "Помнишь кинохронику, которую мы увидели в Ленинграде?" – замечает Ирина, очевидно, думая о том же, о чём и я. Там показывалось, как генерал Будённый, известнейший советский офицер-кавалерист, вместе с другими высокопоставленными представителями армии и военно-морского флота проводил на борту лёгкого крейсера тщательный осмотр всех его частей. На последних кадрах вся команда собралась на квартердеке для фуршета, и среди них был Будённый, сразу бросавшийся в глаза своим исполнением русского народного танца под звуки балалайки, в то время как остальные хлопали в ладоши и веселились. И, что, пожалуй, особенно важно для психологии большевиков, он танцевал просто великолепно. Если при прежнем режиме Россия страдала от комплексов неполноценности и превосходства, то теперь