Читать книгу - "Тамара. Роман о царской России. Книга 1 - Ирина Владимировна Скарятина"

ветру, – всё это наводило меня на мысль об одной из тех женских фигур, которые, как мне представлялось, тихонько покачивались вверх-вниз, словно кому-то кланяясь, при движении парусника в море.

Не только я, но и другие отмечали грациозность движений Софи́, а наш преподаватель живописи однажды авторитетно заявил, что она – воплощение "Весны" Боттичелли. Она была одной из самых популярных в гимназии воспитанниц – всегда окружённая восхищённой толпой, неизменно в центре внимания. Долгое время я задумчиво наблюдала за ней с почтительного расстояния, надеясь, что когда-нибудь она меня заметит. И тут, как гром среди ясного неба, произошло удивительное событие – чудо! На одном из наших танцевальных уроков, во время перерыва, она внезапно ко мне подошла – её пышная юбка нежно развевалась, пока та парила над скользким полом, – и с дружелюбным взглядом больших серых глаз, улыбаясь, протянула мне руку.

"А ты забавная малышка, – произнесла она. – Ты мне нравишься. Хочешь дружить?"

Хотела ли я?! … Ошеломлённая неожиданной честью, я, промямлив нечто бессвязное, подала ей холодную красную лапку, мокрую от пота.

"Фу, у тебя рука как лягушка, – воскликнула она, быстро отдёргивая свою и смеясь. – Но ты мне всё равно нравишься. Можешь, если хочешь, называть меня Софи́". И она села рядом.

Переполненная гордостью, я уже собралась пробормотать слова благодарности, когда ни с того ни с сего к нам подошла небольшая группа хихикавших девочек и многозначительно на меня уставилась. Я не могла понять, что им было нужно, но видела, что их настрой был недружелюбным. С некоторых пор я стала замечать, что именно эти гимназистки, все старше меня, толкая друг друга локтями, хихикали каждый раз, когда я входила в помещение, где они находились, а затем принимались перешёптываться между собой, глядя на меня так бесцеремонно, что не оставалось и тени сомнения в том, о ком те судачили.

Теперь они, очевидно, собирались сказать нечто совершенно особенное. Пока я ждала, озадаченная и немного испуганная, Софи́ подняла на них глаза и нахмурилась.

"Чего вы хотите?" – властно спросила она, и те, похоже, на секунду растерялись. Затем Надя, старшая из них и заводила, дерзко ответила: "Мы хотим задать Тамаре несколько вопросов. Вставай, когда с тобой разговаривают старшие, Стронская. Не сиди, как невоспитанная крестьянка".

Я послушно встала, теперь уже абсолютно сбитая с толку и страшившаяся дальнейшего.

"Ответь нам честно, – продолжила Надя, с презрением оглядывая меня с головы до пят, будто бы я представлялась ей чем-то недостойным. – Твоя бабушка была цыганкой? И ты, выходит, тоже цыганка? Если да, то мы не желаем, чтобы ты училась в нашей школе. Ты меня слышишь?"

Воцарилась потрясённая тишина, и все участвовавшие в танцевальном уроке, привлечённые "происшествием", окружили нас и в смятении слушали.

"Цыганка, цыганка, она цыганка", – эти слова пронеслись по их рядам, словно зловещее цыканье.

Софи́ вскочила и тоже воззрилась на меня, но не с презрением, как остальные, а с тревогой, словно желая помочь.

"Моя прабабушка была цыганкой, если ты желаешь это знать, и я горжусь этим! Я горжусь этим! Я горжусь!" – услышала я свой собственный крик, но столь непривычный и странный, будто тот принадлежал вовсе не мне. А затем, повинуясь внезапному порыву, я с размаху ударила Надю кулаком прямо в челюсть. Этому приёму меня научил Ванька, и мы с Танькой не раз в нём практиковались. Надя с воплем боли рухнула, и в тот же миг другие девочки из её группы, накинувшись на меня, повалили на пол. С криком: "Я с тобой, Тамара", – Софи́ бросилась мне на помощь, а за ней – ещё несколько человек. Сразу же началась всеобщая потасовка, в гущу которой ринулась и танцмейстер, отчаянно пытаясь разнять визжавших, пинавшихся и царапавшихся, вцепившись друг другу в волосы, воспитанниц.

"Барышни, барышни, я прошу вас, я умоляю, немедленно прекратите!" – надрывалась она. На непристойный шум сбежались и другие учительницы, за коими более достойным шагом последовала сама мадам Курба́. В конце концов нас растащили и привели к ней на суд. У Нади распухла челюсть, у меня заплыл один глаз; наши платья были порваны, и висели клочьями чулки, а волосы спутанными колтунами падали нам на глаза.

Мадам пристально и в холодном молчании смотрела на нас в течение пары минут. Затем она жестом подозвала к себе других девочек.

"Кто начал эту постыдную драку? – потребовала ответа она. – Будьте добры высказываться по очереди".

Одна за другой гимназистки ей отвечали, мы же – главные виновницы – молча стояли рядом.

"Начала Тамара. Она ударила первой", – свидетельствовали подруги Нади. За меня никто не вступился. Мадам Курба́, нахмурившись, строго на меня воззрилась.

"Итак, это вы, мадемуазель. Что ж, я могла бы и сама догадаться! Но такое поведение в моей школе недопустимо, и вам придётся немедленно её покинуть. Сегодня. Сию же минуту".

Надя и её подруги торжествующе сверкали глазами

"Мадам Курба́, могу я сказать?" – то был спокойный голос уверенной в себе Софи́.

"Да, Софи́, конечно", – ответила мадам Курба́, поворачиваясь к ней с первым проблеском улыбки. Софи́ являлась её любимицей и "одной из самых надёжных девочек во всей школе", как часто выражалась она. "Кес кё се, вуайо́н, парле́!" (фр. – "Что такое, давай, говори!")

"Тамара ударила Надю лишь потому, что Надя её оскорбила", – твёрдо заявила Софи и приступила к изложению всей истории.

Когда она закончила, Мадам с минуту помолчала, а затем повернулась к Наде.

"Это правда?" – сурово осведомилась она.

Надя угрюмо повесила голову.

"Какой отвратительный и какой жестокий поступок! Надя, мне за тебя стыдно!"

Затем, величественно поднявшись из своего похожего на трон кресла, она направилась ко мне, подметая пол своим чёрным шёлковым шлейфом.

"Ма повр пети́т! (фр. – 'Моя бедная малышка!') – обнимая меня за плечи, промолвила она. – Ма повр пети́т! Ты поступила правильно. Ты защитила свою честь и честь своей многоуважаемой прабабушки. Надя, барышни, если бы вы только спросили меня, я бы поведала вам романтическую историю знаменитой княгини Доминики. Да, она была по происхождению цыганкой, но что с того? Её народ – один из древнейших в мире, а она сама стала знатной дамой, действительно знатной, и не только благодаря замужеству, но и благодаря своему уму и талантам. Её личная жизнь являлась безупречной, а общественная – украшением света. Её салон в Санкт-Петербурге частенько удостаивали посещением сам император и другие