Читать книгу - "Семейная хроника - Татьяна Аксакова-Сиверс"

Я честно выполняла все обязательства. Это было скучно, но, в конце концов, не нарушило летнего отдыха. Без бабушки и дедушки мы чувствовали себя свободнее, связь с Радождевым стала более тесной. Пятнадцатого августа там ежегодно праздновались именины хозяйки. Еще накануне съезжались гости из нашего конца уезда и из-под самого Козельска. На этот раз мы отправились в Радождево вдвоем с дядей Колей (мама была в Петербурге по случаю свадьбы сестры), и он явно чувствовал ответственность, вывозя в свет «молодую девицу».

У Запольских собралось человек двадцать гостей и среди них Сергей Николаевич Аксаков с сыном Борисом и дочерью Ксенией. В центре всеобщего внимания находилась впервые приехавшая в наши края в сопровождении своего дяди Петра Владимировича Блохина княжна Надежда Алексеевна Вяземская. Ей было лет двадцать пять. Красивою ее никак нельзя было назвать, но она не могла остаться незаметной. В ее лице с темными глазами, носом с горбинкой и большим ртом было что-то нерусское. Когда же Надя Вяземская под конец вечера выступила в цыганской пляске (а плясала она прекрасно!), я подумала, что через несколько лет она станет типичной старой цыганкой. (Надежда Алексеевна Вахтина не дожила до этого и умерла в 1915 году от туберкулеза.)

К словам о том, что в центре внимания была Надя Вяземская, я должна внести небольшую поправку. Часам к девяти в центре моего внимания оказался Борис Аксаков, а часам к двенадцати он же оказался в центре внимания Нади Вяземской.

Именины прошли очень весело — танцевали, играли в шарады, ужинали на террасе. Предполагалось, что празднование продолжится до рассвета, когда подадут лошадей и Борис Аксаков поедет на станцию, чтобы вовремя быть в Красносельских лагерях. С ним вместе должна была ехать родственница Запольских и Аксаковых Анастасия Васильевна Воейкова.

Я находилась в самом веселом настроении, когда ровно в десять передо мной предстал дядя Коля и голосом, не допускающим возражений, предложил мне идти спать. Делать было нечего. Я удалилась, кляня свою судьбу, но решила перехитрить всех: бодрствовать до рассвета и, когда будет уезжать Борис Аксаков, выйти на крыльцо под предлогом проводов Анастасии Васильевны. Как всегда бывает в подобных случаях, перед самым рассветом я крепко уснула и проснулась только от звона бубенцов у подъезда. Когда я поспешно выскочила на крыльцо, отъезжающие уже сидели в экипаже. Борис Аксаков удивленно спросил меня: «Почему вы так рано встали?» Пробормотав что-то не очень связное, я пожала ему руку, подождала на крыльце, пока за прудом не замолкнут бубенцы, и пошла спать.

Наутро моросил дождь. Я грустно бродила по двору, обвиняя дядю Колю, когда разбитная веселая скотница Меланья нанесла мне сокрушительный удар словами: «Ах, барышня, что же вы так рано ушли! Как весело-то было. Я всё в окошко смотрела: и пели, и танцевали, а молодой Аксаков барышням всё ручки целовал!»

Через неделю вернулась мама, и мы поехали в Москву. Пятого сентября я лежала на операционном столе в хирургической лечебнице Ошмана на Арбате, а когда поправилась, решила, что хлороформ излечил меня от моей несчастной «любви».

Аркадий Александрович в период моего выздоровления подробно рассказывал мне ход операции и вложил в мою душу крупицу энтузиазма в отношении хирургии. Со свойственной мне непосредственностью я направо и налево читала лекции об аппендектомии.

Но возвращаюсь к Козельскому уезду. В восьми верстах от Аладина находилась деревушка Опаленки. Там стоял невзрачный дом, принадлежавший Марионелле Моисеевне Кашкаровой (в округе ее называли Мандриллой Моисеевной). Этой уже пожилой особе молва приписывала магическую способность заговаривать. Крестьянки ходили к ней гадать на картах, неся кур, яйца и холсты, и как огня боялись ее «плохого глаза». Кроме даров магии, у Марионеллы была еще хорошенькой дочь Анета, у которой были темные глазки, невероятно яркий румянец во всю щеку, столь же невероятно тонкая талия и крутые бока. Зимой мать и дочь жили в городе Козлове Тамбовской губернии, а летом приезжали в Опаленки. (В Козлове у Кашкаровых жила в прислугах девушка, сделавшая столь блестящую карьеру, что ей будет посвящена целая глава моего повествования. Но об этом в свое время!)

Знакомство между Аладиным и Опаленками не велось. Когда-то, в незапамятные времена, бабушка отправилась отдать визит соседке, но обстановка (колода засаленных карт на столе и груда столь же «чистых» подушек в розовых наволочках на кровати) ей не понравилась, и на этом отношения с Кашкаровой закончились.

Пришел, однако, день, когда за завтраком бабушка окинула всех грозным взглядом и внушительно сказала: «Сашенька и Эмма Александровна! Прошу вас, чтобы дети теперь одни в парк не ходили. Там бывает Вяземский с Кашкаровой!»

Дело в том, что накануне аладинская управительница Соня (бывшая горничная, вышедшая замуж за арендатора-мельника) прибежала с известием, что молодой князь Вяземский (брат упоминавшейся Нади) и девица Кашкарова приехали верхом в сосенник, привязали лошадей и стали гулять по дорожкам, попирая суверенные права владелицы.

Замечаю, что течение моего рассказа снова подводит меня к семье Вяземских, и попытаюсь здесь сообщить то, что я знаю о ее членах, отчасти со слов других, отчасти по собственным наблюдениям.

Купивший у Воейкова Попелево князь Алексей Алексеевич Вяземский был тихий человек очень высокого роста, любивший сидеть дома и трудиться за токарным станком. О его жене, Марии Владимировне, я уже говорила, добавлю только, что эта по природе своей умная, властная и взбалмошная женщина имела способность создавать вокруг себя цыганский табор: постоянные поклонники, гости и приживальщики составляли пеструю и шумную ее свиту.

В конце 80-х годов в списке поклонников Марии Владимировны числился сосед по имению князь Алексей Дмитриевич Оболенский, впоследствии обер-прокурор Священного Синода. Село Березичи, принадлежащее Оболенским, стояло на берегу Жиздры по другую сторону Козельска и упоминалось мною в связи с тем, что его владелец, дед Алексея Дмитриевича, был дружен с Чебышёвыми и, как предводитель дворянства, содействовал помещению сумасшедшего Афанасия Григорьевича в Калужскую больницу. Тетушки Анна и Авдотья Афанасьевны еще поддерживали отношения с Дарьей Петровной, матерью Алексея Дмитриевича, но впоследствии отношения между Березичами и Аладиным заглохли.

Сыновья Дарьи Петровны сделали блестящую служебную и придворную карьеру благодаря выгодным женитьбам и близкой дружбе младшего из них, Николая Дмитриевича (так называемого Котика Оболенского), с наследником, впоследствии Николаем II. Это породило светскую поговорку о том, что «Оболенские живут котиковым промыслом».

Алексей Дмитриевич был человек небольшого роста с лицом монгольского склада, умный и весьма осторожный. В губернии его называли «лукавый царедворец». Собираясь жениться на княжне Салтыковой, он, во избежание всяких конфликтов, исхлопотал Алексею Алексеевичу место могилевского вице-губернатора, и Мария Владимировна вместе с окружавшим ее табором на несколько лет перекочевала в Могилев.

Детей у Вяземских было двое: Надежда и Владимир. Воспитание они получили довольно беспорядочное: Надя почему-то училась в Могилевском епархиальном училище, а Володя был отдан в Орловский корпус, откуда его исключили потом за какую-то шалость.