Читать книгу - "Крушение - Виктор Серж"

весь мир. «На иностранцев с седьмого, — думал агент Ландуа, — мне наплевать. Скажу, что документы у них в порядке и ничего подозрительного нет». Проходя мимо мадам Прюнье, он со всей серьезностью сказал: «Все в порядке, мадам. Тщательно запирайте дверь». Старуха спустилась за ним в бистро, где он выпил три рюмки подряд. Мадам Прюнье спросила:

— Вы не боитесь, что начались грабежи?

Ландуа секунду помолчал, чувствуя, как алкоголь согревает нутро.

— Грабежи, мадам? Возможно, вполне возможно. Мы мало что можем сделать, сотрудников почти не осталось.

В его глазах вспыхнул веселый безумный огонек, ибо он думал: «Будет здорово, если грабежи начнутся, это встряхнет ваш клоповник».

IX

Исход

Выехав из Парижа через Итальянскую заставу, такую же заброшенную, как ворота мертвого города, где скоро прорастет трава, желтый грузовичок покатил по пустынной дороге. Огромный поток беженцев схлынул; пригороды спали мертвым сном. Редкие солдаты внутренних войск интересовались только свежими плохими новостями. На выезде из Вильжюифа один из них сделал машине знак остановиться. Зильбер и Ардатов склонились к нему:

— Что такое?

— Правда ли, что фрицы вступили в город через заставу Ла-Шапель и Восточный вокзал горит?

— Скорее всего, неправда.

Солдат в черной каске жевал папиросу. «Последнее время слышишь только всякие небылицы… У вас есть свободное место. И я вот думаю, не драпануть ли с вами?»

— А приказ? — тихо просил Ардатов.

— Приказ был защищать родину, я думаю, — ответил человек в каске. — Ладно, проезжайте…

— Это действительно катастрофа, — заметил Зильбер, — если они больше не проверяют документы.

Ардатов вспоминал разгром белой армии, бежавшей вместе со всей бывшей буржуазией, в экипажах, автомобилях, завшивленных санитарных повозках к Новороссийску и Белому морю в 1920-м; думал и о жителях Выборга — Виипури, так же спасавшихся бегством минувшей зимой через серые снега к лесам и озерам Финляндии[81]. Ортига вспоминал желтые дороги Каталонии, по которым год назад толпы с оружием двигались в сторону Пиренеев, цветущей Франции в надежде выжить несмотря ни на что. Эксперты в области поражений, Ортига и Ардатов, решили избегать заполненных беженцами автотрасс, которые, возможно, бомбят вражеские самолеты и где определенно не раздобыть бензина. Они направились к Лимуру, а затем, проселочными дорогами, к Дурдану и Этампу…

Находящиеся на отшибе деревни не ведали о поражении, и жизнь их не изменилась среди полей, рощ и садов; они дремали вокруг колоколен, печальные и замкнутые, как прежде, с безлюдными улицами, закрытыми ставнями, надежно запертыми воротами, разновысокими стенами, усеянными по верху бутылочными осколками, сонными лавочками, где признаком жизни было лишь жужжание мух. Из окон высовывались древние старушки, с удивлением взирая на столичный торговый грузовичок — если только что-нибудь могло удивить их после семидесяти лет труда, горестей, ниспосланных Богом, экономии каждой копейки, недоверия и упорства. На залитом солнцем дворе мужчины ворошили вилами навоз. Зильбер спросил их, как проще проехать к… А затем: «Вы знаете, что происходит?» Крестьянин поплевал на ладонь, чтобы лучше ухватить вилы. «Этого следовало ожидать. А теперь чем раньше оно закончится, тем лучше».

Зильбер подумал, что поля невозможно взять с собой, как товары Мейера. Земледельцы думают, что владеют землей, на самом деле это она владеет ими. Рассуждая так, Зильбер вновь взялся за руль, но задумчивый вид Ардатова изменил направление его мыслей. «Можно ли понимать другого без слов?» — «Так часто и происходит, — ответил Ардатов. — Мы высказываем вслух далеко не все, что хотим дать понять. Тот, кто лишь слушает слова, не установив внутренней связи с человеком, их произносящим, лишь предается пустой забаве…»

Хильда и Анжела, сидевшие позади и наблюдавшие из-за плеч мужчин, как сменяют друг друга виды, слушали их разговор.

— То есть вы полагаете, что наше общение имеет как бы две составляющие: слова и то, что стоит за ними.

— Главное — как раз невысказанное.

— Без этого не было бы любви, — сказала Анжела и не покраснела от собственной дерзости, так как врывающийся в окно ветер освежал лицо. Среди этих вчера еще незнакомых людей, отличающихся от тех мужчин и женщин, которых она знала прежде, девушка чувствовала себя проще и сильнее, готовой к неведомым схваткам. «Слова — обман, — отрезала Хильда. — Ненавижу слова». Ортига, прислонившийся к перегородке позади них, видел, как мимо проносились цветы, кусты, созревшие хлеба, рощи, а также профили девушек в проеме окна и их развевающиеся на ветру волосы. Ощущение довольства проявлялось в нем насмешливым, почти жестоким выражением лица и как бы затуманивало все чувства; оно наполняло его точно теплой, прогретой солнцем водой, подернутой зыбью, в которой лениво плескались разноцветные рыбы. Рыбы — это мысли. Покой и прекрасные виды! Но его не проведешь. Лежишь на земле в сьерре, слушаешь, как шуршат насекомые, видишь роскошный пейзаж в миниатюре, тропические джунгли, которые напоминает трава вблизи, замечаешь жука с темно-золотыми надкрыльями и ничего на свете не желаешь больше, чем девушки, лежащей рядом, чьи зрачки блестят, точно крылья жука, и чувствуешь свою силу… Но подними голову всего на три дюйма, рискуя получить в лоб меткую пулю «мавра», поиграй с судьбой, которая может отбросить тебя прямо в вечность, — и ты увидишь остов товарища: рука скелета, объеденная муравьями, сжимает термос, полный вина, что еще не успело прокиснуть… Вино притягивало взор. Это было под Уэской[82]. «Где мы, доктор?» — «Движемся к Луаре, скоро выедем на трассу, Хосе».

Выехать на трассу значило влиться в огромный безумный поток беженцев, который двигался медленно и беспорядочно. Глухие звуки канонады, казалось, то приближались, то затихали. Под высокими и спокойными тополями тянулся живой шумный поток людей и машин — между канавами и насыпями, опасностью и спасением. Порой колонна замирала в многокилометровой пробке. Зильберу не хотелось вливаться в нее, но позади показались военные грузовики, закрывая путь к отступлению.

Медленно и осторожно въехал грузовичок в толпу людей, покрытых белой пылью и волокущих свой жалкий скарб. Это были беженцы из пикардийской деревни, ее дома, огороды, птичники, почту, церковь и кладбище поглотили огонь и земля. Они уехали в интендантских машинах или набились в роскошные вагоны 1-го класса последнего поезда, который стоический или тупой начальник станции отправил по расписанию, хотя небо над рельсами окрасилось раскаленным металлом. Теперь они направлялись к какой-нибудь станции, лишь бы от нее отходил поезд. Трогательные в своей заурядности, они несли на руках детей, другие, постарше, плелись следом. Боясь потерять друг друга, беженцы отказывались садиться в машины. Зильбер пристроил свой грузовичок следом за ломовыми дрогами какого-то трактира с севера, запряженными